– Пойдем, – сказал вдруг подонок, с вызовом посмотрел на негодующего отца и демонстративно взял дочь за руку. Та оставалась на месте, не спуская возмущенных глаз с родителя, и ждала проявления доброй воли с его стороны.
– Отпусти ее, – сказал тот ухажеру, одетому в косуху и кожаные штаны, сверху донизу усеянные блестящими заклепками.
– А чего вы командуете? Она вам не крепостная.
У мерзавца, оказывается, еще и голос есть!
– Я сказал, отпусти ее, подонок.
– Чего это я подонок?
– Папа, перестань!
Сагайдак сжал пальцы на тонком запястье дочери. Шкодливый хахаль был едва не на голову ниже, и смотрел на отца своей пассии снизу вверх, но с вызовом.
– Последний раз повторяю: отпусти ее. Просто не хочу тебя калечить без крайней необходимости.
– Папа, ну не надо!
– Ну что, не отпустишь?
– Не отпущу!
Сагайдак сделал короткое, едва заметное движение. Со стороны могло показаться, что он то ли одним плечом шевельнул, то ли быстрым жестом глянул на часы. Правда, часы должны бы были находиться на правой руке, но такие вещи нетренированные люди редко замечают.
Мерзавец пошатнулся, отшагнул назад и упал на корточки, низко опустив голову.
– Сережа! – завопила Милка с таким ужасом, словно ее гребаный кавалер получил пулю в лоб.
– Садись в машину.
– А вот не сяду, не сяду! Что, и меня ударишь?
Дочь смотрела на отца огромными ненавидящими глазами. Он вспомнил, как она, еще совсем игрушечная, смеялась на горшке и сучила ножками, передвигаясь поближе к нему. Тогда у него в руках сидел настоящий сизый голубь, косил желтым глазом и испуганно хлопал крыльями.
– Мила, прекращай бузу. Садись в машину, и поедем домой. Мама там одна.
– Ну и езжай к маме, езжай! Я тебя держу разве?
– Держишь. Уже поздно, тебе пора домой.
– Ничего себе, поздно! Может, дома еще и на горшок меня посадишь?
– Надеюсь, не придется.
Дочь гневно отвернулась от отца, опустилась на колени рядом со своим подонком и низко нагнулась, чтобы заглянуть ему снизу в лицо. Коротенькая ее курточка задралась на спине, а джинсики с заниженной талией совсем сползли, открывая миру непозволительно значительную область дочкиного тела. Сагайдак молча схватил ее за шиворот и поволок к машине. Милка завизжала, беспомощно забилась и попыталась лягнуть похитителя высоким каблуком. Маленькими кулачками она принялась молотить отца в живот, но он не обращал на ее усилия ни малейшего внимания. Несколько прохожих остановились и наблюдали за происходящим с некоторым напряжением в лицах. Обозленный на себя и на человечество, Петр Никанорович открыл водительскую дверь "Лады", засунул в машину дочь и забрался вслед за ней, протолкнув несчастную на пассажирское сиденье.