Но вышло совсем иначе. Мир снова подставил ей подножку, и она поняла, что в жизни есть место радости и горю. И чего больше в нем, не знает никто. Сейчас, было больше горя. Она потеряла того, кого любила и одновременно, того, кто её любил.
Василис, как и обещал, положил после развода в банк на её счет деньги, и она могла некоторое время не думать о том, как ей жить дальше. В последний вечер, перед отъездом на родину, он зашел к ней проститься. Как всегда сдержанный, но уверенный в себе, каким он был, когда они только познакомились, он стоял в коридоре, держа в руках плащ. На дворе была весна, но тепла еще не было. Он забыл зонт, и потому с плаща стекали струйки воды. Она стояла в глубине коридора, боясь подойти, словно нашкодившая девчонка, ждущая взбучку от матери. В домашнем халате, она стояла, потупя взор и смотрела, как растекается лужицей вода на полу, и не знала что сказать. Он тоже молчал, потом заметил, что под ногами собралась целая лужа, и произнес:
— Извините, я, кажется, принес вам целую лужу воды. Прошу извинить.
— Ничего, это просто вода. Вытру и все.
— Тогда я, пожалуй, пойду. По-моему, все вопросы решены.
— Да, конечно.
— Если какие-то будут проблемы, мой телефон прежний. Звоните домой, — он неожиданно перешел на вы, и это сразу возвело между ними барьер, который Маша не в состоянии была переступить. Ей хотелось по-бабьи прижаться к нему, зареветь и просто сказать, — прости и прощай. Я знаю, что ты меня любишь, но что сделать, если я такая стерва. Ведь любить надо обоим, а я думала, что у меня получится.
Она ничего этого не сказала, только молча кивнула и добавила:
— Спасибо, если что позвоню.
Он повернулся и вышел. Она закрыла за ним дверь и только после этого оперлась об неё руками и завыла. Нет, не заплакала, а именно завыла, от той пустоты, которая вдруг нахлынула на неё, после всего того, что произошло, так необъяснимо быстро. Весь мир был для неё сосредоточен в этом непонятном, диком хороводе жизненных хитросплетений которые сплелись для неё в полотно жизни.
Все эти дни, недели и месяцы, после развода, она жила как бы по инерции. Вставала, завтракала, ходила в магазин, занималась делами, которые раньше можно было отложить на неопределенно долгое время, а то и вовсе не делались годами. Так, она вдруг, перебрала шкаф в коридоре, забитый старыми вещами, затем разобрала все вещи на антресоли и пересмотрела, что там лежит, и снова убрала всё на место.
Отношение с матерью тоже изменились. Вместо прежних доверительных, они стали односложными. Они разговаривали, и даже не ссорились и не ругались, но все разговоры касались чисто бытовой стороны их существования. Что купить, что приготовить, как чувствуешь себя и все в том же духе. И ни разу за всё это время, Маша не сделала шаг, чтобы поплакаться матери, поговорить по душам, обсудить все то, что произошло и как ей жить дальше. А Мария Андреевна и хотела бы поговорить с дочерью и пожалеть и посоветовать, но боялась, что если заведет разговор на эту тему, то разрушит и без того хрупкий мир в их доме и еще больше отдалит дочь от себя. Вот почему, ложась спать, она, хотя и не была верующая, мысленно молилась, чтобы в их доме наступил мир и покой, и чтобы её дочь смогла снова обрести свое счастье.