Операция «Сусанин» (Барышев) - страница 66

Эли достал из чемодана обтянутый черной кожей футляр для очков.

— Это Вам подарок, Яков Соломонович, очки в золотой оправе с цейсовскими стеклами.

— А, откуда Вы узнали?..

— Яков Соломонович, когда хочется сделать приятное, все получается само собой.

— Спасибо!

Яков Соломонович примерил очки, взял материалы симпозиума, и прочитав, радостно сказал:

— Большое спасибо, это как раз то, что мне очень нужно для работы. Очки у меня ломаются каждые полгода.

— Я рад, что угодил Вам. Теперь посмотрите сюда. — Барух поднес футляр поближе к Якову Соломоновичу. — Видите, здесь есть небольшой выступ. Если его утопить — откроется двойное дно.

Эли аккуратно достал два листа папиросной бумаги, на которой что-то было нарисовано.

Яков Соломонович после ознакомления с инструкцией неуверенно взял футляр в руки и пробовал его открыть и закрыть.

Эли продолжил:

— В Москве мы с Вами будем встречаться в самых крайних случаях с тем, чтобы Вас не подставить. Материалы через тайник будете передавать нам раз в два-три месяца, не чаще. Мы осторожно работаем, комар носа не подточит.

Яков Соломонович, глядя прямо в глаза Эли, спросил:

— Вы были так уверены, что я соглашусь на Ваше предложение, что уже заранее подготовили место для материалов?

Эли, помедлив:

— Мы всегда все стремимся готовить заранее. А на счет уверенности… Мы оставили последнее слово за Вами. Хотя мы очень надеялись, что оно устроит обе стороны.

— Мне пора возвращаться.

— Больше мы с Вами здесь не увидимся. Завтра утром я возвращаюсь в Израиль. Заранее спасибо Вам за все, будьте здоровы и берегите себя. Ждем от Вас вестей. До свидания.

Всю дорогу назад, домой, Яков Соломонович был замкнут и немногословен. Удобно устроившись в кресле самолета ТУ-144, около иллюминатора, он долго наблюдал за изменяющимися формами багровых облаков, подсвеченных оседающим за горизонт солнцем. Сидевший рядом с ним профессор, Багрицкий Герман Никандрович, после нескольких безуспешных попыток втянуть его в разговор о ЦЕРНЕ, отстал и переключился на соседа справа.

— Высота десять тысяч метров, температура за бортом минус сорок шесть градусов, — услышал он по радио мелодичный голос стюардессы. — Наш самолет совершит посадку в аэропорту Шереметьево в восемнадцать часов 30 минут московского времени.

«Значит, дома я буду где-то около двенадцати ночи. Хорошо, приеду, поем горяченького, выпью грамм сто коньяку и лягу спать», — подумал Яков Соломонович.

Уставшие веки тяжело опустились. Всплыло улыбающееся лицо жены. Она смотрит на него понимающим всё взглядом, как будто говорит: «Я уже всё знаю о том, что с тобой приключилось. Не волнуйся, всё будет хорошо. Я с тобой». Теплая волна добрых чувств заполняет сердце ученого: «Софа, милая Софа. Даже и не знаю, стоит ли тебе рассказывать, стоит ли тебя втягивать в эти игры взрослых детей? Конечно, мне бы было легче. Твои советы часто спасали меня от неприятностей. Но ты потеряешь покой, будешь беспокоиться за меня. Стоит ли тебя нагружать такой обузой? Нет, пожалуй, лучше я всё оставлю пока внутри себя. Неизвестно, во что это ещё выльется».