Но она по-прежнему все слышала. Невозможно было оставаться равнодушным к крикам несчастного. По руке Элая, закрывающей Аурике рот, катились слезы.
Она рванулась изо всех сил, ударив локтем по ране в боку. От боли Элай потерял контроль над телом и ослабил хватку. В глазах потемнело. Аурика ускользала из рук. Еще немного и он потеряет ее навсегда. Собрав остатки сил, Элай удержал девушку. Наплевав на резь в боку, он побрел к выходу с площади, силком волоча солнечную за собой.
Он привел ее в кабак — единственное место в городе, куда солдаты не совали носы. Здесь они будут в безопасности, пока Аурика приходит в себя. А потом… На этом месте планы Элая обрывались. Он не представлял, что делать дальше, но одно знал твердо: ей нельзя задерживаться в столице. Скоро о побеге станет известно, начнутся поиски. Если ее схватят, то непременно казнят. При воспоминании о последних минутах жизни Лоредана Элая передергивало, хотя он не был впечатлительным. Он скорее собственными руками сломает Аурике шею, чем допустит, чтобы ее пытали на колесе.
На деньги Лоредана Элай снял комнату. Аурика вела себя необычайно тихо. С тех пор, как они покинули площадь, и крики затихли вдали, она не проронила ни слова. Более того, она перестала сопротивляться. Элай переживал, что переступив порог дешевой забегаловки, она возмутится, но обычно привередливая девушка не отреагировала на убогость обстановки.
В ее покладистости имелся плюс: необходимость применять силу отпала. Послабление пришлось кстати — бок жгло так, словно на него вылили раскаленное олово.
Комната, куда они поднялись, была крохотной. В ней едва умещалась двуспальная кровать, стол и табурет. В окно размером под стать комнате виднелась каменная стена здания напротив. Зато одна из дверей вела в коморку с дубовой ванной. За эту роскошь Элай немало приплатил, решив, что Аурика будет рада смыть с себя грязь подземелья.
— Отдохните. Это был тяжелый день, — произнес он, едва они оказались вдвоем.
Мысль о том, что они впервые наедине, не давала ему покоя, но сильнее тревожило затянувшееся молчание. Прежде ему бы в голову не пришло назвать ее тихоней. И, точно прочтя его мысли, Аурика взорвалась. Она стояла посреди комнаты, зажатая между кроватью и столом: руки по швам, губы поджаты, плечи дрожат от ярости. Он сотни раз видел ее злой и столько же раз испытывал ее гнев на себе. Но сейчас она была вне себя. Повезло, что поблизости не нашлось ничего, чем она могла его ударить. Голова еще не забыла поднос.
— Как ты посмел? — спросила она и, не дожидаясь ответа, повторила: — как ты посмел вести себя подобным образом со мной? Разве я просила тебя о чем-нибудь? Разве я искала твоей помощи? Ты обманом увел меня и держишь взаперти. Что тебе нужно?