— Неважно, — отмахнулась Ингрид, и тут-же попросила. — Пожалуйста, давай перейдем на более приземленные темы, здесь не место для подобных разговоров.
— А я бы с удовольствием развил их дальше, — ухмыльнулся студент, начиная догадываться, что несмотря на правдивое замечание, устами невесты сейчас и правда говорит обыкновенное раздражение от более удачливой нации. — Где еще поднимать такие вопросы, как не в этом месте.
— Я бы с тобой согласилась, если бы дело происходило в Швеции, при дворе его величества короля Бернадота. Но здесь, мне кажется, такими проблемами все-же сподручнее озадачиваться на кухне, в спокойной обстановке. Иначе слушатели вокруг запишут нас в революционеры.
— Почему, Ирэн?
— Потому что по Европе революция уже пронеслась, все новое, привнесенное ею, успело прижиться. А в России ваш император задавил ее на корню, она так и не пошла дальше Дворцовой площади.
— Что бы она дала России, эта ваша хваленая европейская революция? — пожал плечами Захар. — Для того, чтобы она имела успех у нас, нужно большую часть крестьянства переселить в города и поднять культурный уровень хама убедительными примерами от благ мировой цивилизации. А у нас этот класс населяет империю от края до края, разрешая городам вызревать лишь прыщиками на том же мощном хамском теле. Очень большая пропасть между классами и, конечно, умами, понимаешь?
— Не только понимаю, но и согласна. Кажется, шесть лет учебы в университетских аудиториях не прошли для тебя даром, — наконец-то улыбнулась девушка. — Ты стал рассуждать как передовой российский интеллигент. И это меня радует больше, нежели все остальное.
Четверка приглашенных гостей долго бродила по многочисленным комнатам императорской резиденции, каждая из которых была неповторима. Было видно, что генерал-поручик Тургенев, которому Екатерина Вторая доверила окончательную отделку дворца, постарался на славу. Из государственной казны умная императрица выделила родственнику будущего великого русского писателя семьсот восемьдесят две с половиной тысячи рублей. На мрамор пошла двести девяносто одна тысяча, на бронзу двести восемьдесят четыре тысячи, на живопись, лепную работу, потолки и прочее, всего сорок три тысячи рублей. Так дешево ценился труд художников, работы которых не уступали мастерству иноземцев. А посмотреть и правда было на что, не зря семья Свендгренов не отрывала глаз от роскоши вокруг, искренне сожалея о том, что сокровища доступны не каждому. Но скоро все вернулись в Георгиевский зал с великолепным троном работы архитектора Старова, к которому вели шесть мраморных ступенек. На них возвышались боковые стены с арками и орнаментами, на задней стене сверху красовался богатый архитрав из мрамора. По обеим сторонам трона стояли две большие мраморные вазы и статуи «Вера и Закон». От них разбегались портреты прославивших Россию полководцев со списками воинов, погибших за независимость. Их было так много, что правая рука Захара все время тянулась осенить себя крестным знамением. Привыкший к почитанию старших и к уважению героев с их подвигами, он чувствовал себя здесь не совсем в своей тарелке. Требовалось каким-то образом отдать дань людям, не пожалевшим жизни за родину. Захар отошел на середину залы, наложил на себя православный крест и поклонился именам. Заметил вдруг, что за ним со вниманием наблюдает чета Свендгренов вместе со своей дочерью, но на их лицах не просматривалось никакого презрения, они отражали лишь глубокое уважение.