Но это был лишь самообман. Все продолжалось, впущенные духи преисподней становились все желаннее, поскольку не требовали напрягаться, постоянно предлагали удовольствия, подсказывали их, развивая желания, того, на что раньше он никогда бы не польстился. Пропасть все увеличивалась, дно все углублялось, но достичь его не представлялось возможным.
Когда-то он пытался с этим бороться, но стяжал лишь упадок духа, приведший к унынию. Все, чего он касался или что видел, вызывало теперь, в нем отторжение и ненависть. Он возненавидел, когда-то имевшихся друзей и, после, сослуживцев, не желающих вместе с ним искать сомнительных удовольствий. Его привлекло зло, оно ничего не стоило, давалось просто, не давило и не казалось навязчивым.
Тогда, давно, он был уверен, что зло это не возможно для него самого. Он порадовался, что, наконец, начал отличать его, а значит, мог и бороться, ведь с видимым врагом это проще. Но здесь подстерегла гордыня, принявшая вид тщеславия, обманувшая убежденностью, что он сам может победить все, что противостоит ему. В результате, только блеснувшее вдали, добротолюбие оказалось оборотной стороной, с обманчивым представлением делаемого, и вылилось в осуждение всех и каждого.
Мир стал, еще более ненавидим, а люди поголовно мерзки. «Святость» его выросла в его глазах, за счет не адекватного видения окружающего мира, и знания, что святые и пророки не имеют чести в своем отечестве. В таком состоянии он попал на войну, обретя мир в умерщвлении врагов, видимых им без счета в любом «не своем», в результате «чужими» становились и свои…
Попав на реабилитацию в клинику, Артем вновь пытался разобраться. Отвергая чужую помощь, впал в уныние и жалость к себе. Отчаяние привело к первой попытке покончить с собой. Очнувшись после, он вдруг понял, что бессмертен. Уныние от осознания того, что лучше не будет, превратилась в манию убежденности, что лучшее – это он сам. Овладевшая им лень, заменилась, сначала, возбужденностью, разросшейся в бурю сплетшихся друг с другом, неопределенных, не имеющих конца, мыслей. К ним примешивались неясные желания и бесцельные, но кажущиеся, очень важными, стремления.
Он успокоился первым случайным убийством, вне военных действий, уровень его божественности возрос в нем, и сверхчеловеку потребовались жертвы. Пока просто кровь…
Хроническая печаль покинула его. Всасываемые в себя темные силы, растравили душу, унизили творческое начало духа, но оголили, еще ощущаемые им вины, хотя не ради раскаяния, а обвинения в них других. Начал он с Господа, предъявляя ему ненависть к людям и предвзятость к себе. Он сам стал богом, и начал создавать себе пантеон из разных своих ипостасей, которые множились и плодились. Он стал многолик и требовал поклонения, но никто об этом не узнал, тогда он начал убивать непокорных и не поклоняющихся, даже не объясняя им и себе зачем.