— Зачем так шумите, приятели? — три храмовых дозорных неслышно появились в коридоре, ведущем в святая святых Долины. Одеты они были во все серое. Начиная от глаз, и кончая ногтями. Суровые одинаковые лица, скупые отточенные жесты, серые латы одного размера и фасона.
— Приятель дозорный, — вытянулся смирно я. — Меня зовут Скок, а это Одноглазый. Мы из семьи Водопада и несем донесение чрезвычайной важности о внешнем вторжении. Донесение от приятеля Старика приятелю Главному Бюрочлену Главному Слушающему богов Галию.
— А это что за приятели? — дозорный указал на сгрудившихся у входа, но не решающихся войти братьев Залетухи.
— Не знаю, приятель дозорный. Эти люди всю дорогу мешали нам добраться сюда. Сначала действовали подкупом, предлагая соль счастья и пигалиц, а когда мы отказались они захотели убить нас. Мы чудом спаслись, — закончил врать я и шепотом добавил, — и я боюсь, что они совсем не приятели, уж больно им не хотелось, чтобы донесение дошло до приятеля Главного бюрочлена.
— Так вы что, имели контакт с иностранной разведкой, я вас правильно понял? — сверкнув глазами, спросил Дозорный.
— Ой, я со столькими пигалицами имел контакт, что всех и не упомню, — откровенно признался я, и похолодев от внезапного предчувствия, поинтересовался. — У нее что, тоже проблемы?
Дозорный удивленно округлил глаза, затем резко сощурился и предложил:
— Пройдемте к старичку-мозговичку, — и мы зашли в боковую пещеру.
В ней в небольшой нише возлежал совершенно черный древний старик, и казалось, спал, но при нашем приближении он раскрыл блестящие пронзительные глаза, и объявил:
— Этот — Одноглазый из Семьи Водопада, родился в год Слепого Таракана. Мать — Трехглазка, отец — Двузрачок. А это Скок, оттуда же, родился в год Ненасытного Танцора, мать его Плясунья, а отец — Одноглазый, вот этот, — указал старичок-мозговичок на моего учителя.
Дедушка Рэммерих рассказывал нам как-то об одной очень жаркой и влажной долине, где очень любят слагать слезокапые сказания о детях, которые теряют родителей, или которых крадут крысы, но не съедают, а оставляют им наследство, или… в общем много чего бывает в этих сказаниях, но потом выросшие дети узнают либо в своих женах, либо во врагах отцов-матерей, и все кончается хорошо. Слушаешь, бывало, дедушку Рэммериха, и плачешь сначала от невообразимых страданий героев, а потом от счастья, что вот как все в жизни хорошо кончается, радостно — и пигалицу красивую нашел, и отца одновременно обрел, причем в одном и том же лице. Вот и мне захотелось ввернуть что-нибудь этакое, слезливое, но не могу лгать, нет не могу. К тому же зачем мне нужен такой папаша, как Одноглазый, инвалид по зрению?