Дальше этого воображение не шло.
Его слова не вызовут страха, который он так ярко воображал. Скорее всего человек в кресле рассмеется, прекрасно понимая, что у него не хватит храбрости встретить лицом к лицу последствия своих действий.
— Для этого времени года, пожалуй, слишком прохладно, — произнес больной.
Он скрипнул зубами, услышав знакомый насмешливый тон. Человек в кресле, как всегда, догадался, о чем он подумал. И, глядя в полированный, красного дерева, пол, а не в его седовласый затылок, вежливо ответил:
— Да, сэр.
Надел на лицо бесстрастную маску и, чтобы не поддаться съедающей ненависти и не совершить того, что воображал, покатил кресло по коридору — подальше от соблазнительных пролетов лестницы. Ряды дверей из красного дерева стали свидетелями их безопасного проезда.
Отделанный богатыми панелями коридор украшали бронзовые бра с хрустальными плафонами. Резкие электрические лампы освещали бесценные картины в золоченых рамах, стул в стиле рококо. Человеку в кресле нравилось утверждать, что все это когда-то принадлежало Наполеону I.
Они проехали в предпоследнюю дверь, и он, прежде чем распахнуть дверь в спальню, привычно затянул тормоз. Красные шторы обрамляли ручной работы камин из красного дерева. За решеткой пылало желтое пламя. Из-под красных бархатных покрывал на кровати виднелась каемка белых простыней. На столике под лампой с абажуром из шелкового газа лежала книга — золотой обрез мерцал в круге электрического света. Высокие колонки кровати скрывались в тени под потолком.
Все было как должно.
Человек в кресле сидел в той же позе, в какой он его оставил, — голова прямо, не повернута ни вправо, ни влево. Он молча отпустил тормоз и перекатил кресло через порог.
— Я посижу у камина, вымоешь меня там.
— Слушаюсь, сэр. — Он не взялся бы сказать, какое испытание неприятнее: купание господина в ванне или обтирание губкой.
— Но сначала мне надо помочиться.
По коже побежали мурашки отвращения. Его помощь была совсем не обязательной: человек в кресле мог справиться сам. Он наказывал его за своевольные мысли. Пальцы сжались в кулаки.
Господь Вседержитель! В такие минуты он готов был согласиться, чтобы его повесили. Он боялся не смерти, а того, что последует за ней.
Он принес металлическую утку из ванной и присел на корточки рядом с камином у кресла. Его сверлил пронзительный взгляд, под сукном пальцы ощутили дряблую плоть больного. За спиной шипели и потрескивали дрова. Задержав дыхание, он извлек из ширинки вялый пенис и направил в утку.
Мраморные часы на каминной полке громко отсчитывали секунды. И вот струйка желтой жидкости потекла внутрь металлического сосуда.