— Мишель! — Это имя непроизвольно слетело с ее губ.
— Я тебе сказал, меня зовут Майкл. — Он поднял голову. Фиалковый цвет его радужек почти полностью поглотила тьма зрачков. — Я — Майкл, достопочтенный Майкл Стсрдж-Борн.
Однако не было ничего достопочтенного в том, что его нанимали женщины. Даже учитывая размер гонорара, который она ему заплатила.
— То, что он совершил с тобой, не извиняет того, что он совершил со мной.
— Я любил тебя, Энн. — Рука потянулась к серебряному соуснику. — Всеми силами души.
Любил — пели в камине поленья. Любил — стучало ее сердце.
— Твой друг Габриэль, он ведь знал о графе?
— Габриэль знал. — Майкл брызнул шоколадом ей на живот, до самого пупка.
«Все знали, кроме меня», — подумала Энн и опять разозлилась. Может быть, даже служанка, которая в ателье мадам Рене помогала ей с корсетом.
— Не двигайся, Энн. — Голос Майкла стал нарочито спокойным, словно они оба балансировали на краю пропасти.
— Что ты собираешься делать? — Женщина не хотела демонстрировать ни страха, ни желания.
— Предаваться воспоминаниям.
— С меня довольно воспоминаний!
Майкл приковал ее взглядом, и в его глазах отразились ее боль, ее желание, ее память. Шершавые пальцы продолжали размазывать по ее животу расплавленный шоколад.
— Он стал питаться вместе со мной во время завтрака, во время обеда, во время ужина. — Густые ресницы скрывали его глаза, на впалые щеки легли глубокие тени. Энн подняла голову и следила за его пальцами. Чувственная кожа покрывалась мурашками удовольствия. — Дядя подмечал, что я особенно любил из еды, и приносил, когда я находился в постели. — Средний палец Майкла нырнул в се пупок. — Я обожал на завтрак кедгери. И он приволок мне миску живого от личинок риса. Мне нравились макароны, — Он размазал шоколад ниже пупка вплоть до волос на лобке. — И я получил извивавшуюся в соусе лапшу. При этом дядя каждый раз напоминал мне, что благодаря моей неосторожности черви едят мою мать. И добавлял: если я их не проглочу, то присоединюсь к матери и буду медленно сожран заживо. Черви заползут ко мне в волосы, в нос, в уши. И я ел все, что он приносил, потому что не так боялся есть, как быть съеденным.
Энн внутренне содрогнулась.
— Раздвинь ноги, — услышала она приказ и посмотрела в его безжизненные глаза.
— Это ничего не изменит.
— Не изменит, но наутро ты перестанешь думать о червях.
Энн раздвинула ноги и закрыла глаза, когда Майкл принялся наносить шоколад на клитор.
Палящий жар и шершавая кожа! Шоколад покрыл клитор, потом половые губы и еще раз клитор толстым слоем.
Энн изогнулась под его пальцами. И рухнула на кровать, когда они покинули ее. Она испытывала мучительную жажду — но не шоколада и даже не пальцев. Стараясь держать себя в руках, она вцепилась пальцами в простыню и вдавила голову в матрас. Открыла глаза и похолодела; Майкл стоял над ней с подушкой в руках.