Ранее г-н Монтескье уже отметил, что публичное обвинение более свойственно республиканскому образу правления, при котором забота об общественном благе должна стать самой насущной потребностью граждан. При монархическом же образе правления уже в силу его природы это чувство развито крайне слабо, и представляется наиболее целесообразным ввести институт комиссаров, которые бы от имени государства обвиняли нарушителей законов. Но как при республиканском, так и при монархическом образе правления клеветника следует подвергать наказанию, как если бы он был обвиняемым.
У большинства народов жестокие пытки, которым подвергается обвиняемый во время процесса, освящены обычаем. Применение пыток преследует различные цели: во-первых, чтобы заставить обвиняемого признаться в совершенном преступлении, во-вторых, чтобы он объяснил противоречия в своих показаниях, в-третьих, чтобы назвал сообщников, а также ради некоего метафизического и труднопостижимого очищения. *Наконец, обвиняемого пытают за другие преступления, которые могли быть им совершены, но которых ему не инкриминируют.*
Никто не может быть назван преступником до вынесения приговора суда. Общество также не может лишить его своей защиты до тех пор, пока не принято решение о том, что он нарушил условия, которые ему эту защиту гарантировали. Таким образом, какое другое право, кроме права силы, наделяет судью властью наказывать гражданина до того, как установлен факт его виновности или невиновности? Не нова следующая дилемма: доказано преступление или нет. Если доказано, то оно подлежит наказанию исключительно в соответствии с законом, и пытки излишни, так как признание обвиняемого уже не требуется. В случае, если нет твердой уверенности в том, что преступление совершено, нельзя подвергать пытке невиновного, ибо, согласно закону, таковым считается человек, преступления которого не доказаны. Кроме того, было бы нарушением всех норм требовать от человека, чтобы он был одновременно и обвинителем самому себе, и обвиняемым, чтобы истина добывалась с помощь физической боли, как будто она коренится в мускулах и жилах несчастного. Такой подход - верное средство оправдать физически крепких злоумышленников и осудить слабых невиновных. Таковы роковые недостатки этого так называемого критерия истины, достойного каннибалов, который даже римляне, сами варвары во многих отношениях, применяли только к рабам, жертвам чрезвычайно превозносимой, но жестокой воинской доблести.
Какова же политическая цель наказания? Устрашение других людей. Но что следует думать о тайных и неизвестных широкой публике истязаниях, к которым тиранические режимы обычно прибегают в отношении виновных и невиновных? Важно, чтобы ни одно раскрытое преступление не оставалось безнаказанным. Но что толку в задержании преступника, если совершенное им преступление остается неизвестным? Содеянное и неисправленное зло может быть наказано обществом в той мере, насколько оно пробуждает в других надежду на безнаказанность. Если верно, что число людей, уважающих законы из страха или в силу добродетели, больше, чем людей их нарушающих, то опасность подвергнуть пытке невинного возрастает по мере возрастания вероятности того, что при прочих равных условиях человек скорее исполнит закон, чем нарушит его.