До столовой она добрела только после очередного сеанса самомассажа. На этот раз высидела положенное время молитвы, даже мысленно промычала: «Спасиб тебе, Создатель, за еду» — и только после этого, когда за приборы взялись остальные, коснулась ложки.
Ума не ошибся, когда предупредил, что «после завтрак — сложный тренировка, после обед — легкий».
Это самое время после завтрака Белинда навсегда пометила в своей голове, как «адско-гадское». Будь у нее волшебный пульт для перемотки собственной жизни, она с удовольствием бы «мотнула» временной отрезок до обеда вперед, но пульта не было. И ту боль, которую приносила растяжка, приходилось терпеть — каждую ее секунду.
Остальные как будто прохлаждались. Спокойно сидели на поперечных и продольных шпагатах, в то время как она сама стояла над травой с ногами в позе «домиком» и почти выла в голос.
«Ниже, — приказывал тренер на своем тарабарском, — ниже!» И едва не нажимал ей на плечи, в то время как ее промежность грозила треснуть по швам. Мальчишки гнулись, словно у них вовсе отсутствовали сухожилия и связки, Лин же пыхтела, неспособная дотянуться до собственных стоп. В отличие от остальных, она не умела ни нормально наклониться, ни закинуть стопу за голову, ни даже сесть в простетскую, казалось бы, позу лотоса.
Годзилла качал головой; Рим делала вид, что не скалится.
Высоко поднялось солнце; с травы в тенях стаял иней. Растяжку сменили плоские мешки с песком. По ним надлежало, как по барабанам, колотить ладонью — то внутренней ее стороной, то внешней. Да хорошо так колотить — отчаянно, наотмашь, со всей дури. Ученики теперь стояли каждый у своего мешка и по счету тренера — «нэг, хёр, гуван!» — махали руками, как мельницами, обрушивали удары на ни в чем не повинные песочные подушки.
— Нэг, хёр, гуван! Нэг, хёр, гуван! — неслось от годзиллы, и только тупой не сообразил бы, что это «Раз, два, три».
В первую минуту Белинда колотила по мешку с радостью — выбивала некую внутреннюю злость. Затем почувствовала, как бедные руки загудели. После заболели. А еще через несколько минут начали напоминать ей самой плоские отбитые блины, и ударять ими любую поверхность совершенно расхотелось; Лин принялась филонить.
Стоило годзилле заметить это, как ей тут же придвинули урну с песком и приказали нырять туда с размаха плоской сжатой пятерней — тренировать «стальные» пальцы. Поначалу новое упражнение давалось легче мешка, но вскоре захотелось взвыть пуще прежнего — изможденные пальцы взмолились о пощаде.
Чертовы монахи! Чертовы бойцы! Она не может вот так сразу, не может! Сколько занимается эта пресловутая группа — полгода, год? А, может, уже десять лет? И они хотят сделать ее пальцы «стальными» за сутки?