— Просьба гостьи — закон, — я, как-то невольно опередив события, ощутил вдруг приступ гостеприимства. Но про вернисаж все же петь не буду. Играть на том, что она почитает в тебе, — это уж слишком. Я сам знаю, что во мне ценится.
Пересев напротив, смотрю ей в глаза и пою страстный романс: «Ты чужая, ты жена чужая, и не быть тебе со мной». Это достаточно несерьезно, чтобы незаметно создать настроение. Настроить создание.
С вермутом покончено. Ты вытаскиваешь из шкафа чудом уцелевшее с прошлого года домашнее вино.
— Ну что ж, забулдыга! — хлопаю тебе по плечу. — Опрокинем это и… — я многозначительно гляжу на нее.
— И поехали! — она говорит тебе вызывающе, не так, как до сих пор.
— Не новость, — ты отмахиваешься. — Достали. Не остроумно.
В том-то и дело. Естественно — не остроумно. Неужели не видно, что это уже давно перевалило за шутку! А она? Понимает? Может быть, не хочет понять? Спешу на помощь. С того момента, когда ты окажешь первое сопротивление, считай — все пропало. Ты не должен его оказать. Давай, не пойми до самого конца! А тогда уже поздно будет отступиться.
— По правде говоря, и так ясно, что никуда ты не уедешь, — я задумчиво произношу то ли про себя, то ли обращаясь к ней, и устало провожу по струнам:
— Может быть, махнем в кабак?
Бессмыслица. Уж дальше некуда.
— Не тянет больше, — ты зеваешь. — Лениво.
— Ну, а если жена сегодня гулять собралась. Ты же не против?
— Боже упаси! Мне-то что! — ты довольно хмыкаешь. Это все ерничанье.
— Слыхала? Не пора ли собираться!
— И куда ж это мы собрамшись, зайчонок мой? — твой голос звучит слегка уныло. Чувствуется, что вся эта болтовня у тебя уже вот где сидит.
— А я о чем? — подначиваю я ее. — Он ни на секунду не поверил, что мы не шуты гороховые. Вот, оставайся — и он уже никогда в жизни тебя всерьез не примет!
— А я разве не серьезно? — она восклицает. Видно, женское терпение подходит к концу. И впрямь — сколько можно напрашиваться на желанный запрет! — Тебе спать пора, а мне — развлекаться. Так я пошла?
Последний вопрос уже не вопрос. Это ультиматум. Запрети же!
Пора вмешаться.
— Послушай, повелительница моя, о чем ты спрашиваешь: он же вообще не понял, что мы куда-то направляемся!
— Не веришь, значит? — она еще колеблется.
— э-э… — ты неопределенно размахиваешь рукой. Надоели тебе эти дурацкие игры. Не веришь — спору нет.
И она не верит. Это отражают ее смущенные глаза, неуверенно косясь на меня. И я отвергающе отмахиваюсь.
— И вправду, хватит. Никто не верит, и сама ты не хуже других соображаешь, что не для тебя все это. — Мой голос звучит разочарованно. — Не бывало у тебя склонности к этаким шуточкам, и не будет.