— Не профессионально это, — пожурил Ягода.
А дальше и вовсе по известной поговорке: чем дальше в лес… Оказывается, он организовал убийство Кирова. Ясно, что под расстрельную статью гонят и с большим запасом прочности. Взыграло у Генриха Григорьевича честолюбие. Нет уж, дорогие товарищи, будьте любезны — докажите! Нечего тут романы сочинять. Он не подписал и потребовал протоколы переделать. Коган позеленел от злости, зашёл сбоку, пальцы в кулак сжал. Сейчас ударит. Но, слава богу, сдержался.
А вечером в камеру вошёл охранник с подносом, ужин принёс. Пока хоть кормят нормально. Не так, как в кремлёвской столовой или у Сталина на вечеринках, но вполне сносно. Да и аппетита никакого нет, не до разносолов. Морда у охранника, рядового чина, суровая и невозмутимая, верхняя губа обезображена шрамом. Всё молчком. Однако, выходя, вдруг предупредил:
— Хлебушек аккуратней кушайте.
Что за дурацкий совет? Ягода взял кирпичик хлеба, подрезанный на пластики. Внутри тонкий папиросный листик, сложенный пополам, а на нём написано: «Пора колоться. Чижиков». Господи, сам Сталин на связь вышел! Воспользовался-таки старой подпольной кличкой. А что с запиской-то делать? Надо будет съесть, чтобы никаких следов. Ягода поужинал, съел записку и запил чаем. Затем, не откладывая в долгий ящик, постучал в окошечко.
— Коган ещё здесь? Сообщите, что хочу сделать важное признание.
Опять повели на допрос. Следователь согнутым вопросительным знаком над ним. Смотрит, как заключённый расписывается под каждым листом, и торопливо промакивает массивным пресс-папье. Уже под утро, не дав выспаться, опять потащили в кабинет. Яша Курский тоже здесь. Улыбается, пис-сатель.
— Генрих Григорьевич, я взял на себя труд, заявление от вашего имени сочинить. По сути сделанных вами заявлений.
— Да! — подогнал Коган, прихлёбывая чай. — Давай быстрей закончим эту канитель.
Ягода тоже попросил чаю — просьбу удовлетворили — и стал читать «своё» признание.
В продолжение долгих дней допросов я тщетно пытался скрыть преступную, изменническую деятельность против Советской власти и партии. Я надеялся, что мой опыт работы в ЧК даст мне возможность скрыть от следствия всю сумму моей предательской работы, либо, если это мне не удастся, свести дело к чисто уголовным и должностным преступлениям. Я надеялся также, что мои сообщники, в силу тех же причин, не выдадут следствию ни себя, ни тем более меня. Планы мои рухнули, и поэтому я решил сдаться. Я расскажу о себе, о своих преступлениях всё, как бы это тяжело мне ни было.
«Так-так, и о чём же я им поведал?»