— Да вы что! — воспротивился Ягода. — Вячеслав Рудольфович своей смертью умер. Сами знаете, слаб здоровьем был. В последнее время нами, чекистами, не вставая с постели, руководил.
— Ну да, болел. Но ты подсобил! — ярился Ежов. — Вместо лекарств яд подсунул. Не отпирайся! У нас есть свидетельские показания твоих сообщников. Ты у них фигурируешь под кличкой «Фармацевт».
Час от часу не легче. Пригрозили устроить очную ставку с «сообщниками» Но пока повременили. Наверно, выбивают из них показания. Навалились и по другому поводу.
— А теперь расскажи, как отравил Куйбышева.
— Не имею к этому никакого отношения, — твёрдо отмёл Ягода. — Валериан Владимирович скончался в рабочем кабинете. Сами знаете, у него были проблемы с сердцем.
— Знаем, а как же. Это ты с врачами и подготовил сердечный приступ. Профессор Плетнёв уже сознался. Колись и ты, Фармацевт.
Следом, не давая опомниться, пытались навешать смерть и других, преждевременно ушедших из жизни выдающихся деятелей. И Ягода, ослабев физически после беспрерывных допросов, взмолился:
— Ну, зачем вам это надо? Неужели недостаточно, что я убийство Кирова на себя взял и вас, Николай Иванович, пытался отравить?
Но особенно возмутило, когда эти рьяные служаки попытались обвинить его в кончине обоих Пешковых. И как им взбрело в голову такое! Не идиоты ли они в своём служебном рвении? Кто ж на суде поверит? А как воспримет этот бред советский народ? Ведь вся страна знает, что он дружил с Алексеем Максимовичем, переписывался с ним, когда тот уезжал в Италию на лечение. А здесь, в России, они вместе ездили на Беломорканал перевоспитывать зэков. Об этом писали в «Известиях» и в «Правде». Даже выпустили альбом, посвящённый тем событиям. Кто не видел фото, где он с буревестником революции дружески беседует на палубе теплохода? Эй, вы, Пинкертоны! Ну, сами подумайте: не было и не могло быть у него никаких мотивов «убрать» Пешковых.
— Ну, мотивов у тебя, положим, море, — напирал Коган. — Назову один, не самый хилый: Тимоша. Признавайся: хотел единолично бабой пользоваться?
Дьявол его побери! И про Тимошу знает.
— А об этом прошу не упоминать! — резко, с обидой возразил Генрих Григорьевич. — Это сугубо личное и к пятьдесят восьмой статье отношения не имеет.
Посмеялись над его рыцарским заявлением.
— Глядите-ка, Николай Иванович. Этот прохвост-любовник будет ещё нам указывать, о чём можно спрашивать, а о чём нет, — Коган в присутствии Ежова из шкуры лез. — Давай, признавайся, Фармацевт! Чем Пешковых травил?
— Ложь, не было такого.
— Было, — ухмыльнулся Ежов. — Нам всё известно, я сам показания у «Тимоши» снимал. Что и говорить, красивая сучка. И, наверно, ласковая, да? Может, хе-хе, ты мне рекомендацию дашь, как её охмурить. Какие подарки она любит?