Мгновение спустя слезы высохли на ее лице. Она сглотнула кровь со вкусом меди, наполнившую рот после того, как она прикусила язык, и собралась с мыслями. Потом немного выждала, прежде чем сказать:
– Пожалуйста, пожалуйста… скажи мне, что ты делаешь. Хотя бы это ты обязан мне рассказать.
Старик выдохнул.
– По сути, я прохожу через предпоследний этап испытаний на людях, которыми я начал серьезно заниматься год назад.
Она уставилась на него.
– Нет никаких испытаний, мы оба знаем это.
– Лилли…
– Ты можешь остановить практику, ты раскрыт. Ты болен. Психически болен. Невменяем. Тебе не нужно заканчивать никаких испытаний, тебе нужны лекарства и длительное пребывание на веселой ферме.
Он кивнул в ее сторону, как будто оценивая ее слова:
– Могу я показать тебе кое-что, не вызывая еще одного приступа гнева?
Она пожала плечами.
Химик потянулся к подолу своей запачканной рубашки и задрал ее. Лилли посмотрела. Не понимая сначала, на что именно следует смотреть, она отметила удивительный размер его живота. Он нависал над поясом, как огромная булка сырого хлеба, волосатый, покрытый растяжками. Ноллз проговорил своим жалким, каркающим голосом:
– Как видишь, мое время ограничено.
– Что? – Лилли была в замешательстве. – На что я должна смот…
Она замолчала. Увидела отметины – под левой подмышкой, в дюйме от соска; они были едва видны в угасающем луче фонаря, который все еще лежал на верстаке в комнате.
– Увы… это алая буква[32] нашего века, – с грустью прокомментировал Ноллз. – Билет в обе стороны, причем в обратном направлении никто ехать не желает.
Лилли пошевелила губами, но не смогла вымолвить ни слова. Она почувствовала, как кабель впивается в тело. Он был такой горячий, как будто температура старика передавалась через путы и проникала в нее.
– Когда?..
Он отмахнулся от вопроса.
– Это произошло в коридоре незадолго до того, как ты проснулась.
Она смотрела на следы от укуса. Крошечные пятна в форме маленьких крестиков в каждой выемке. От волнения она не могла сделать полный вдох. Она произнесла:
– Как ты их…
– Я сам зашил их, а то некоторые были достаточно глубоки, чтобы задеть артерию.
Лилли почувствовала легкое головокружение, ее шатало, подташнивало, будто она плыла в пространстве. Слабый свет, идущий от верстака, становился золотым и теплым. Она не могла думать четко. Она поборолась с оковами еще какое-то время, почти непроизвольно. Кабель стукнулся о стену.
– Не делай этого, – она поменяла тон, теперь говорила ровно, мягко, как будто с ребенком. – Не делай этого. Бессмысленно. Бессердечно.