Но вот прошли уже и третья и четвертая секунды ожидания, а Гаусса все не было на том конце провода. Наконец в трубке послышался голос, но это не был Гаусс, а всего только его адъютант.
- Господин генерал-полковник Гаусс находится на заседании. К большому сожалению, я не имею возможности соединить ваше превосходительство с генералом...
По тому, сколько времени потребовалось на установление простого факта, что Гаусс "находится на заседании", Шлейхер понял: никакого заседания нет, Гаусс попросту не хочет с ним говорить. И по одному тому, что это было передано ему через адъютанта, который, конечно, знал, что никакого заседания нет, Шлейхеру, несмотря на все самообладание, захотелось бросить трубку в стену. Но он сдержался и холодно бросал:
- Благодарю...
Словно бы ничего и не случилось. Хотя случилось гораздо больше, чем он мог думать за минуту до этого: теперь он знал, он был уверен: Рем не солгал. Гаусс боялся с ним говорить. Значит, Гаусс действительно...
Шлейхер вызвал кабинет Александера. Он знал, что в эти часы Александер должен быть на службе, но ему и тут ответили, что полковника нет. Он позвонил Александеру на дачу, тут же в Нойбабельсберге, но и там полковника не оказалось.
"Глупая случайность" старался уверить себя Шлейхер. Но теперь инстинкт подсказывал ему, что это вовсе не случайность, а первые признаки той страшной пустоты, которая образуется вокруг человека, когда он выпадает из игры. Спокойствие покидало его. Он наспех предупредил Бредова, что сейчас будет у него, и отправился в Берлин.
Разговор с Бредовым не принес утешения: признаки того, о чем говорил Рем, были налицо, - тревожные признаки приближения развязки, которая в исполнении Гитлера могла оказаться ужасной.
Шлейхер очутился в тенетах тех самых интриг, которые он с таким искусством и до сих пор не изменявшим ему успехом плел в течение пятнадцати лет. Но он еще не мог и не хотел поверить тому, что дело непоправимо. Он говорил Бредову:
- Настало время показать ему когти.
Бредов молчал.
Шлейхер терял спокойствие:
- Мы должны дать ему понять, что нанесение мне какого бы то ни было вреда будет означать опубликование самых компрометирующих обстоятельств жизни этого животного, - в раздражении говорил он.
Бредов отвечал тем же молчанием. Он только с беспокойством поглядывал по сторонам, словно опасаясь, что стены могут слышать этот разговор.
Его молчание вывело Шлейхера из себя:
- Дайте мне бумаги, я сам составлю публикацию, которая, в случае...
На этот раз Бредов не дал ему договорить.
- Бумаг... у меня нет.