– Смогу, – ответила Элиза.
– А что вы сами будете делать? – спросил он.
– У меня есть задание, которое нужно завершить, – сказала она. Кинжал лежал в кармане брюк, которые все еще были на ней. Раз она собралась на войну, следовало выглядеть соответственно. – После этого, думаю, я вернусь в Нью-Йорк. У меня тут есть еще неоконченные дела с Дубиной и мистером Твидом.
Томми кивнул, несколько растерявшись, и Элиза простилась с ним. Затем она взошла на борт парома, до отказа заполненного чернокожими мужчинами, женщинами и детьми. Они держались вместе, некоторые из них оберегали свои раны, они были выброшены из своих домов чужой ненавистью и жестокостью. В каждых глазах виднелась боль, и невысказанный вопрос «за что?» читался по каждым губам. Ответ заключался в том, что этот город и эта страна все еще были несвободны. Пока.
Паровой двигатель парома с пыхтением повез их по реке Гудзон к Нью-Джерси, и по мере того, как они удалялись от острова, казалось, что весь город светился красным под угольной горой.
– Похоже, будет дождь, – сказала молодая мать, глядя на облака, пока ее малышка-дочь спала у нее на коленях. – Это будет божья милость.
– Тогда помолитесь о милости, – сказала Элиза. Про себя же она прошептала: «А я буду сражаться за свободу».
Симуляция Оуэна превратилась в черноту, но не в ту черноту, как тогда, когда Вариус был без сознания. Эта чернота означала, что симуляция окончена, и внезапно он очутился в серости Коридора памяти, где был самим собой.
– Все в порядке, Оуэн? – спросил Монро.
– Я умер? – ответил вопросом Оуэн. – Я чувствовал…
Он чувствовал, как в его живот вонзился нож, как его сердце выталкивало кровь наружу и как его тело немело и холодело, когда он встал на ноги и попытался выпрямиться.
– Нет, не умер, но был близок к этому. Элиза тебя спасла. Больно было?
– Вообще, не сильно.
Он не помнил боли, но помнил страх. Страх Вариуса.
– Это потому что мозг так устроен, он не хранит воспоминания о физической боли. Фактически, он должен по большей части забывать ее, иначе мы не сможем нормально функционировать.
– В таком случае, я рад за Дэвида.
Бандиты как следует его отделали, такая степень насилия и жестокости до сих пор была Оуэну не понятна.
– Он в порядке?
– Не сказал бы. Может, он и не помнит физической боли, но помнит боль эмоциональную. Ту, что наш мозг хранит.
– Могу я поговорить с ним?
Оуэн осматривал Дэвида или его предка, и его тошнило при мысли о том, что этому бедному парню пришлось пережить.
– Скоро сможешь, – ответил Монро. – Тебе нужно остаться в Коридоре памяти еще чуть дольше.