ХAЛЛОУИН
Детишек катали на пони на глинистом пустыре, забыв обоюдные пени осенних погод посреди.
Пугливые черные дети смотрели на белых детей, пугливые белые дети смотрели на черных детей.
Лошадка по мерзлому кругу то с белым, то с черным дитем, являя собою поруку, что мы непременно дойдем
до тучных лугов черно-белых, где черные влюбятся в белых.
============================================================
конец "Ньюхэйвенских сонетов" ============================================================
ПОЗДНЕОСЕННЯЯ БЕССОННИЦА
Моим родителям
Рабби стонет во сне силясь безумный пляс остановить, возне памяти крикнуть: "please".
Пиздрик-болеголов, сизый сомнамбулист песенку поволок: "сам-бы-на-волю-в-лес."
Плачет соседский пес в подполе ледяном, только сосед-скопец уши укутал сном.
Деревце во саду под окном под моим в бездную высоту тычет перстом кривым.
Листья плывут, плывут, желты их паруса, ветер им царь и плут, соль им дерет глаза.
Ночью наш дом не спит, ночью плывет и он к северу, где океан новых зовет Ион.
ПОЛЬСКИЙ ПОЭТ В НОВОЙ АНГЛИИ
Герцель-шмерцель
кровиночку-жидовочку
не признал
Генрих Сапгир
Пасхальные тюльпаны несет под мышкой. "Ту ль панну я выбрал женщиной моей?" На окнах тюль продрогший, подмякшая герань. О, страсти грань!
"Промашки ль нет? Ведь было раньше, летом в Кракове, все селезни по уткам крякали, пруды мелели и цвели, и на еврейском кладбище в забвенье и пыли могилы плыли. В тот день отец моей любимой, старик сухой и нелюдимый, сказал мне, не сходя с крыльца: "Моя святая дочка Сарра не будет отдана любителю угрей и сала!" И я зарекся не любить еврейских дев".
Дрожливый скрип дерев. Два негра с доброю ухмылкой. И полицейский на коне. Поляк волнуется корней английских цокот глинобитный. Что сердце глупое стучит?! Вот, наконец, квартира аспирантская распахнута. Конфедератка на стене. Метанье по квартире. Там на кухне сидит старик пейсатый в лапсердаке и о стол головой стучит.
ПОЦЕЛУИ ПРОШЛОГО
Будет тепло и пасмурно в полдень на пустыре. Вяло облает пес смурной -вот постарел, пострел.
В окнах инфекционного бабы и мужики будут светить циановобелым под музыку.
И санитарка, шаркая, к винному поспешит, и душегрейка жаркая будет ее душить.
И слепота куриная ноздри разгорячит, и обернусь я, ринусь я. Вслед закричат грачи.
Там поцелуи прошлого станут меня домой звать и манить, как пришлого девочкою Москвой.
СТИХИ К ЦИНТИИ
Нам остается только имя:
Чудесный звук, на долгий срок
Осип Мандельштам
К Цинтии писать стихи
теперь невозможно,
слишком стали мы глухи -