Охваченные неизвестными чувствами, отнюдь не положительными, в такой продолжительности времени, заложники судорожно раз от раза прокручивали мысли о ближайшем своим будущем. Освободиться от них крайне сложно, думать о другом, когда все, помимо окружающего и грозящего, даже не приходит в голову, почти не возможно.
Сначала охватывает отчаяние, затем зарождающаяся надежда, пищу которой дает, скажем, показавшийся только жестким, а не кровожадным или злым, взгляд боевика. Сознание цепляется за всякую мелочь, скрупулёзно собирая факты, которые могут привести к успокаивающим мыслям.
Очень быстро положение их менялось, мозг заново начинал свою прежнюю работу. Это не касалось только двоих человек, попавших в плен — Андрея и Мариам. Пока они были вместе и имели возможность находиться в одном объеме, соприкасаясь хоть квадратным миллиметром тела, отчаяние отступало.
Светищев чувствовал себя с каждым часом все хуже. Раненному не оказали помощь. Жизнь его никого не интересовала, расчетная ее продолжительность предполагалась до вечера максимум. Андрей лежал, борясь с температурой и со слабостью, жажда мучила его беспрестанно, но воду взять было негде. Дышать нечем, каждый вдох насыщал тело ядовитыми парами, исходящими от мертвых тел животных.
Боевики резали шейные артерии выжившим коровам и пили понемногу кровь. Животное так не умирало, тем самым становясь носителем насыщенной полезными веществами, жидкости.
Впрочем, жажда мучила и остальных. Общая картина была жутковата, ее размалевывал всякими яркими красками один из двух молодых полицейских, у которого случился приступ эпилепсии — не понятно, как его приняли на службу. Затем, после того, как он отошел и немного окреп, его посетил приступ истерики, из которого тот никак не мог выбраться. Это было еще до казни. Священник старался помочь, чем мог, но находился почти постоянно в безмолвии. Было видно, что этот человек переосознает свою жизнь. На его лице иногда возникала улыбка, что не нравилось Ильясу, из-за чего тот даже несколько раз, проходя мимо, пинал его, куда придется.
Что творилось в душе, и чем был занят мозг Раскатного, можно было только догадываться, и мы не ошибемся, если предположим, что человек это многое уже просчитал, обнаружив и слабости, и ошибки, и опасения с недовольствами в среде бандитов.
Полковник всегда был готов к неожиданностям, в том числе подобным, но чтобы начать что-либо предпринимать, ему необходимо было найти помощника. Как минимум, необходимо было перекинуться хотя бы несколькими словами с соседями, что было не возможно — рот его был замотан скотчем, руки скручены сзади египетским узлом, ноги стреножены, так что и встать на затекшие члены, представлялось почти не реальным.