Подумалось о чае, но какая-то слабость дала надежду о вот-вот засыпании. Андрей провалился в сон. Во сне он чувствовал легкое неудобство: «Наверное, эти простыни — откуда они взялись?». В груди, что-то тоже было… Что-то непривычное, холодное, даже скорее пустое. Он повернулся на другой бок и застыл от ужаса — на тумбочке на серебряном подносе лежало его сердце, лежало и билось. Ужас был оттого, что работало оно вне тела, а биение он ощущал внутри себя. «Господи, помилуй! Господи, помоги! Господи, спаси меня, грешного!» — запричитал он скороговоркой. Между мыслями появилась одна особенная горделивая, проталкивающаяся, какой-то сумасшедшей волей: «А сердечко, как новенькое… молодооое! Какой я молодец!». Но и эти сменились другими:
— Ой! Как же оно там-то, если грудь цела?! И кто его мог вынуть?!..
Он неожиданно почувствовал чье-то присутствие:
— Я, конечно. И вовсе для этого не нужно ничего разрывать или разрезать, это легко… а вот вернуть обратно…
Он резко повернулся на голос и шарахнулся в сторону — рядом лежал он же сам с дыркой в груди. Вместо сердца была пустота, артерии торчали аккуратно обрезанные и соединённые прозрачными трубочками. По ним двигались шарики жевательной резинки, которые страсть, как хотелось пожевать. Голос, прямо над самым ухом прогремел:
— Хочешь жуй…
Он опять обернулся в сторону говорящего, но вместо него увидел огромную руку, сжимающую в кулаке кровоточащее сердце. Как-то неприятно тряслись обрывки артерий, из которых выкатывались те же самые шарики жвачки:
— Давай же!..
Говорила рука. Он подставил свою, набрал горсть и засунул сразу всю в рот. Она растеклась жидкостью с запахом виски. Алкоголь ударил чем-то острым в центр груди, и он понял, что это его сердце сжимаемое чужой рукою.
— Теперь ты умрешь… Не нужно было выпивать…
— Но я же не знал!!!..
— Не обманывай себя!
— Но также нельзя, у меня семья, неужели я их не увижу?
— Ты целый год не хотел их видеть… Да пошли они!..
Со словами он вдыхал запах смерти, почувствовал, что умирает, а точнее неизбежность ее, после того, как ему сказали «ты умираешь».
Он начал судорожно молиться, что-то обещать, вспоминать, чего хорошего он сделал, но вторая рука сунула ему тяжеленую книгу, которую он не только удержать не смог, но даже открыть. Вторая рука сказала:
— Тяжелы грешки-то? Хорошего-то ты ничего не сделал! Нааааш клиент… Ну что пора…
Дышать уже было нечем, он и не вдыхал уже долго, да зачем кровь тоже гнать нечем. Холод опустился в грудь и ниже. Пустота разлилась по всему телу.
Одна рука почему-то рогатая, улыбаясь, сказала другой с такой же, только другого цвета, эмблемой: