Только та хотела, что-то ответить, как поворачиваясь, наткнулась взглядом на нескольких кавказцев, выгружавших телячьи туши. Корзинка выпала из ее рук, еле подхваченная бабушкой, избежала падения. Но девушка не замечала происходящего рядом. Охваченная сценой, а точнее ее участниками, она пораженная молнией настигшей беды, почти потеряла сознание.
Сообразив, что с ней что-то случилось, бабка Глаферья, заметив с какой стороны пришло несчастье, подхватила ее под руки и, заслонив собой, повела в полуобмороке в собор. Рынок располагался прямо на соборной площади, поэтому это было чуть ли не одно единственное строение.
Не разбираясь в чем дело, а Глаферья Романовна Бузыкина была не только великолепным кулинаром, но и приближенной протоиерея, главной свахой, и что особенно важно — мамой того самого Владимира Анатольевича Бузыкина — главы администрации этого района, которого мы еще иногда называем «хозяин»!
Женщиной она была не просто проницательной, а видящей многое насквозь, благодаря своим опыту и наблюдательности. Лет пятнадцать назад потеряв мужа, все свое внимание она направила на правнуков, двух малышей-пострельцов, вьющих из нее веревки и даже канаты. Больше никому подобного не позволялось, но если кто нуждался в помощи, она разбивалась в щепки, жертвовала, чем могла, и всегда решала все и вся, если даже для этого нужно было «наклонить» своего сына.
Характер твердый, если не сказать жесткий, волевой, не терпящий противостояний, но сдающийся при слезах «жертвы» несправедливости, был почти всегда не сокрушимым оружием перед любыми ненастьями и проблемами:
— Батюшкааа!.. Отец Филофей! Беги, спасай рабу Божию! Не ровен час Спасителю душу отдаст!.. Да где ж ты? Как нужен, так запропастишься обязательно!..
На ее крик, понимая, что все равно достанет даже из преисподней, вывалился из трапезной, необъятных размеров в области талии и высоты, здоровенный детина в рясе, с поверх носимым огромным распятием, которое, впрочем, смотрелось меленьким и аккуратным.
Большая окладистая, начинающая седеть борода, длинные волосы, собранные в косу, дополняли вид «постника и молитвенника» за город и всех жителей его.
Только закончилась Литургия, да от батюшки попахивало Кагором и громогласностью службы:
— Что стряслось-то, матушка?! У! Кого это ты притащила? Срамоту бы прикрыть бы! Господи, все на показ! Ох, ох, ох! Давай ее сюды, на скамеечку… Че случилось-то?
— Че, че! Выглянь, храм твой агаряне приступом берут, а ты все пузо свое окормляешь!
— Ну зачем ты так, сама ж знаешь, сутки не ем перед Литургийкой — не положено. А их три получается, почитай три дня не ем. Мяса вовсе не вкушаю, а Кровушку Спасителя как оставить опосля Евхаристии…