Толстяк почти потерял сознание, поддерживая его, Андрей Викторович ввалился внутрь, чуть не опрокинув красавицу.
— Дорогая незнакомка, так нельзя. А если он умрет?
— С чего бы?! Его ничего не ожидает, пусть приобщается к прекрасному на расстоянии.
— Будьте осторожны, он женоненавистник… — сказав это, он улыбнулся и добавил:
— Когда рядом нет женщин…
***
— Арон Карлович Держава. Мадам, я у ваших прекрасных туфелек распластан, как подстилка под ногами раввина… — представился полноватенький «женоненавистник», только лишь придя в сознание.
— Сколько же в вас намешано!
Очаровательная, многообещающая улыбка пронзила слабое сердце блудника. Взяв его пухлую розовенькую ручку в свою, «соблазнительница» провела по ней длинными прямыми пальцами, заострив особенное внимание на перстне, сверкавшим многокаратным бриллиантом.
Нам остается лишь догадываться, что происходило в сердцах и головах этих двоих, при обоюдном понимании сосредоточения нескольких секунд на драгоценности. Не сдержавшись, Мария отреагировала:
— Мужчина, носящий такой камень на руке, наверное, привык обладать всем, к чему прилепляется его сердце… Не смотрите на меня так, я не продаюсь… иии… я «чужая жена».
— Но вы же не замужем, черт возьми!
— А вы верующий иудей и женаты! — Андрей посмотрел на Арона и подумал: «Ну то, что он еврей — это понятно. Но верующий иудей? Да к тому же женатый, что странно, ведь он говорил о своей супруге, как об упокоившейся! Что же будет дальше? А она… она очень даже». Держава вспыхнул, впрочем, как почти любой бы на его месте:
— Сердечко мое, Тора многое запрещает, на многое наставляет, но и после Моисея живущие пророки… аааммм… возьмите, царя Соломона — он своей, безусловно, праведной жизнью лишний раз доказывает, что царицами пренебрегать нельзя![2]
— Вы что хотите сказать — в эту ночь все между нами предрешено? А что же будем делать с Андреем Викторовичем?
Тема развивалась как-то необычно быстро. Сказанное прелестной дамой выглядело шуткой, но ложилось на желание, становясь полуправдой. Такая игра часто заводит мужчин в ловушку зажигательных романов, ожоги от которых не проходят годами, как их не «вылизывай».
Андрей горел, как свежий затравочный порох на «полке» мушкета, вот-вот готовый «выстрелить». Держава полыхал, как высохшее дерево, излучая много света, обжигая вылетающими искрами, потрескивая ярко вспыхивающей, доисторической, затвердевшей, почти до янтаря, смолой. Ей же оставалось попеременно то раздувать, то притушевывать пламя, стараясь избегать при этом тянущихся к ней «языков огня». Но разве это может составлять большой труд для виртуоза, знающего, чем все закончится? Правда, всегда бывают исключения…