— Они обмочат свои отвратительные, психо-манкини и пожалеют, чтобы родились на свет. — Я закрыла глаза и вздохнула. Какой поворот в моей жизни. Всего несколько недель назад я беспокоилась о деньгах для лечения мамы, думая о том, как свести концы с концами на Рождество.
Праздничные печеньки! Осталось меньше недели до Рождества.
Никто не упомянул об этом, но опять же, это было бы немного странно для богов, кроме Симил, очевидно, потому что она была просто странной, чтобы наблюдать за человеческим праздником. Мне нужно узнать, что они празднуют. Наверное, какую-то странную чушь типа Раскаленной кочерги в День глаза.
Ну, не имело значения, что мне не хватало Рождества; у меня не было настроения праздновать. Я была настроена сражаться, побеждать, а затем собирать кусочки своей жизни.
— И когда тебе станет лучше, — сказала я Киничу, — мы закончим то, что начали.
Я потерлась носом об него. Было холодно. Меня передернуло, и я не поддалась тому, чтобы грусть вернулась.
Нет. Больше никогда.
— Пришло время, — раздался позади глубокий, хриплый голос.
Я практически выпрыгнула из своей кожи.
— Брут! Ты меня до смерти напугал!
Брут был в полном боевом снаряжение: одетый в черное с головы до ног, на каждом боку прикреплено оружие, а электронное оборудование присоединено к его голове.
Он протянул мне большой рюкзак.
— Парашют? — спросила я.
Он сразу кивнул.
— Я люблю прыгать с парашютом. — Я прыгала пять раз, но для развлечения. Сейчас всё по-другому. Идёт война. Жизнь или смерть. И я была готова. В течение последних двух часов Брут убедился в этом.
— Оки-доки. Пойдем за моей мамой.
И все на этом.
* * *
Пять часов спустя я удачно загнала испуганных кошек, скребущихся в моей голове, в клетки и заперла их.
Брут объяснил — ровно десятью словами — что ключом к победе в любой битве была ясная голова и спокойные нервы. Он и его люди медитировали в течение как минимум двух часов перед каждой миссией.
Бьюсь об заклад, он хотел, чтобы Эмма следила за режимом, не говоря уже о том, чтобы научиться прыгать с парашютом. Он не выглядел счастливым, подготовленным для своего тандемного прыжка.
— Проклятье! Не ерзай! — рявкнула Эмма через плечо. — И уж лучше быть это твоим фонариком!
Я старалась не смеяться, но не могла удержаться.
— Мэм? — Один из людей Брута, сидящий рядом со мной, на длинной скамье в хвосте самолета, помог мне с парашютом.
Мои испуганные кошки начали волноваться в клетках, дергая за волосы. Ну, вот и оно.
Одетая в черный комбинезон, я пристегнула рюкзак и встала в отряд за Гаем и Эммой (и Брутом), которые были увлечены беседой. Из-за рева двигателей я не могла слышать, о чем они говорили, но я видела их лица и не могла не завидовать, тому, как Гай относился к Эмме, по меньшей мере, с обожанием.