— Что? — выкрикнула она.
Я просунула голову в дверной проем.
Нет. Она по-прежнему в кровати, с большой миской покорна на коленях и устремлённым взглядом в телевизор.
— Ты когда последний раз принимала душ? — спросила я.
— Вчера, — ответила она с полным ртом попкорна.
Не верю, её рыжие волосы были спутаны.
Я села на край кровати.
— У меня новости.
— Да?
Она продолжала жевать, словно корова.
— Эмма это важно.
— Ага? — Она не сводила глаз с телевизора.
— Эмма. Нам нужно поговорить.
Чавк, чавк, чавк.
— Так говори.
Но она не слушала. Она ушла в себя. Я подошла к телевизору и выключила его.
— Эй! — запротестовала она. — Я смотрела. Включи немедленно!
— Нам нужно поговорить. — Я подошла к окну и раздвинула занавески.
— Убирайся, — сказала она, прищурив глаза.
— Нет. Ты сказала, что мы сестры. И как твоя сестра, я не позволю тебе заниматься саморазрушением.
— Я не занимаюсь саморазрушением! — прокричала она. — Я в трауре! — Эмма ударила кулаками кровать.
— Проклятье, Эмма. Гай не умер. Мы найдём его.
— Нет! Ты не понимаешь.
Слезы полились из её красных, опухших глаз.
Я подошла к тумбочке и протянула Эмме коробку салфеток.
— Тогда попробуй объяснить.
Она вытерла слезы и бросила салфетку на пол в большую кучу других таких же, которая находилась рядом с ещё большей кучей грязной одежды.
— Даже если мы его освободим. Опять. Он солгал мне. Предал меня.
Я опустилась рядом с ним.
— Эмма у него не было выбора. Ты ведь знаешь. Он любит тебя. Любит так сильно, что всех остальных тошнит от зависти. Даже меня. Я бы сделала все, чтобы меня мужчина так хотел. Это… это как будто для него кроме тебя никого не существует.
Она покачала головой.
— Неважно. Он сделал выбор, который привёл его к убийству моей бабушки.
— Мы не уверены в этом, Эмма, — возразила я. — Томмазо лишь сказал, что он сражался с ней.
Но потом я вспомнила, что говорил Гай о его политики убийства Мааскаба. Пощадил ли он бабушку Эммы? Вряд ли.
— Я никогда больше не смогу доверять ему, — прошептала Эмма. — А без доверия, я не смогу быть с ним, всегда буду ставить под сомнения его действия. Его роль Бога всегда будет на первом месте. Я поняла.
Она права. Действительно иронично, потому что такой момент был и у меня с Киничем. И это стало причиной того, что моё сердце билось с неохотой и разлеталось на миллион крошечных осколков. Как вселенная может быть настолько жестокой? Я не просила влюбляться в Кинича. Но влюбилась. И это было не романтическая привязанность или увлечение. Это была та связь, которая заставляет душу болеть, приводит к сумасшествию, потому что с того момента, как ты его встречаешь, не понимаешь, как жила одна до этого.