Те примеры в книге, которые показывают нам ученых, не поддавшихся диктату и не убоявшихся встать на путь борьбы с лысенковшиной, исключительно важны для того, чтобы понять, что полностью задавить общество коммунистам не удалось. Оставшиеся непокоренными индивидуумы выписали своей судьбой индульгенцию этому недавно еще больному обществу и дали ему вексель на выживание.
Этой мыслью — уважением к мужеству немногих, оставшихся самими собой и пренебрегших реальными ужасами репрессий, — я хочу завершить предисловие к российскому изданию книги.
Выражаю свою искреннюю признательность людям, которые помогли осуществить это издание: А. Либину, А. Г. Асмолову, Д. И. Фельдштейну, С. К. Бондыревой и Ю. А. Пашковскому. Я прошу тех, кто захочет указать на недостатки книги или поделиться своими соображениями, написать мне по адресу: Dr. Valery N. Soyfer, Distinguished University Professor, MSN 3E1, George Mason University, Fairfax, VA 22030, USA.
Октябрь 1998 г.
Фэйрфакс, США
Мне было неполных 12 лет, когда я узнал, что есть опасные враги коммунистов — генетики, изучавшие закономерности передачи потомству наследуемых признаков и искавшие внутриклеточные структуры, в которых содержалась бы информация об этих признаках. Ученые-генетики работали и на Западе и в СССР. Оказывается, те, кто работал на Западе, занимались этими делами с одной целью: помочь закабалить рабочих и крестьян в капиталистических странах, а те, кто подпевали им в СССР, были просто вредителями. Хорошо, что у нас появился народный самородок, замечательный советский ученый, родом из колхозников, который злые происки врагов распознал, все про гены выяснил и понял, что на самом деле их выдумали на Западе. Имя его Трофим Денисович Лысенко, его хорошо знает лично Сталин, который и распорядился выкорчевать из советской науки всех, кто занимался вредным для страны делом.
Произошло это летом 1948 года. Еще я понял, что отечественные генетики и сами ничего хорошего для страны не делали, и Лысенко палки в колеса ставили. Теперь настала пора, когда с ними разберутся по-революционному. Именно об этом Лысенко объявил всей стране на состоявшейся в августе 1948 года сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина (ВАСХНИЛ), где и была завершена долгая борьба генетиков и сторонников так называемой «мичуринской биологии».
Много позже, когда я стал студентом, я постепенно сам разобрался в том, что на самом деле прилагательное «мичуринская» не имело никакого отношения к деятельности плодовода-любителя Ивана Владимировича Мичурина (1855–1935), скончавшегося до того, как лысенкоисты начали эксплуатировать его имя в своих целях. Я проштудировал все четыре тома красочно изданных заметок и дневниковых записей Мичурина, старавшегося выводить новые сорта плодовых культур (сейчас они практически исчезли из российских садов), прочел несколько книг о нем и пришел к выводу, что в рассказах «мичуринцев» все было перевернуто с ног на голову. А позже я услышал от Николая Николаевича Соколова — ученика Н. И. Вавилова и в годы моего студенчества ставшего известным профессором-цитогенетиком, что Мичурин лично один раз видел Лысенко, но тот ему не понравился. Соколов был в молодости послан Вавиловым поработать у Мичурина, чтобы познакомиться с его методами, а заодно познакомить Мичурина с методами классической генетики. Став позже исследователем, я познакомился довольно близко с Соколовым, и он рассказал мне как-то (насколько я помню, в 1964 году), что Лысенко в начале 30-х годов приезжал в город Козлов с группой колхозников — его сторонников и, не будучи человеком стеснительным, заявился незваным к Мичурину домой. Хозяин вышел на крыльцо, чтобы расспросить пришельца, по какому поводу он его побеспокоил. Как говорил мне Соколов, манера разговора Лысенко была столь вызывающе нахальной, что строптивый старик, не обинуясь, попросту спустил незваного и неприятного гостя с крыльца, захлопнув за собой дверь. Это, впрочем, не помешало Лысенко позже делать вид, что единство его и Мичурина взглядов полное.