Рецепты решения сложных проблем с выведением новых продуктивных сортов растений и пород животных сторонники Лысенко искали в простом принципе прямого приспособления организмов к меняющимся условиям их среды обитания (к изменениям окружающей среды). Генетики, да и вообще биологи во всем мире к тому времени твердо установили, что изменения генов хотя и происходят, по они случайны, и обычные колебания характеристик внешней среды влиять на темп наследуемых изменений (мутаций) не могут. Только очень сильные воздействия, которых, как правило, в природе не бывает (сильное облучение или обработка ядами, способными пробраться к генам), могут ускорить темп мутирования — к такому выводу пришли генетики во всем мире. В то же время так называемые классики марксизма-ленинизма, и в особенности Сталин, безоглядно верили в принцип наследования приобретаемых в течение жизни одного поколения изменений в строении организмов. Если удобрять почву, природа растений улучшится, — утверждали мичуринцы (лысенкоисты). Чем дальше они упорствовали в своих заблуждениях, тем более ясно они входили в противоречие с закономерностями науки и тем более зло отвергали научные истины. Сначала робко, а затем все более напористо они стали характеризовать генетику как науку реакционную, а генетиков начали аттестовать врагами «самой передовой в мире «мичуринской» науки». Постепенно они подвели Сталина к тому, что в 1948 году он согласился объявить генетику вредительской наукой и принять решение «беспощадно гнать генетиков из научных учреждений и вузов по всей стране».
Вот тогда-то довелось и мне узнать о запрещении генетики в СССР. Чтобы рассказать об обстоятельствах, при которых это известие дошло до моего ума, мне придется сделать небольшое отступление. В описываемое время мой отец редактировал многотиражную газету Горьковского университета, называвшуюся «За Сталинскую науку». Отец был профессиональным журналистом, старым большевиком, вступившим в эту партию еще до революции. В 1938 году его исключили из партии как «врага народа» и арестовали. К счастью, его пребывание в заключении оказалось недолгим. После расстрела очередного главы НКВД Ежова Сталин распорядился — желая свалить на него вину за «перегибы» с репрессиями и под видом сохранения демократии — выпустить кое-кого из недавно арестованных. Так мой отец, тяжело больной туберкулезом, оказался на свободе. Однако его вовсе не спешили восстанавливать на прежней работе. Вскоре началась война. Из-за полного расстройства здоровья отца не отправили на фронт, а оставили служить в тылу, потом демобилизовали, как говорили, «вчистую», и уже после войны ему посчастливилось снова вернуться в среду газетчиков: он стал работать в маленькой многотиражке Университета.