Вторю ему теми же чувствами:
— Это ты прости… Я, видимо… от дверного звонка подцепила, — идиотически ржу.
Гогочет:
— Ага, — язвительное, хотя и доброе. — А я от пакетов.
— А Рожа… это? — несмело интересуюсь, пряча от неловкости глаза.
— Это Рогожин. А так я — Федя. Фёдор.
— Федя, — невольно повторила.
Украдкой взгляд из-под ресниц.
И снова эти его очи, добрые, манящие, околдовывающие — убаюкивающие океаны, вторящие озорной, не менее доброй, заряжающей теплом и веселым настроением, улыбкой…
Быстрым шагом вдоль моего дома, в сторону первого подъезда, а там и вовсе нырнуть в чужой двор. В центре стояла самодельная беседка, а в ней уж столпилось народу — тьма-тьмущая, больше, чем обычно старушек на лавочках у подъезда. И тут было куда больше тех, кто "стоя приобщался к обществу", да и хорошо, если вообще удавалось попасть под крышу, а то — нет-нет, да невольно оттесняли бедняг под ядрёный «душ» безжалостных туч.
Резвые шаги — и умостил, положил под лавку на бетонный выступ Федя мои пакеты.
Взор на меня, мнущуюся за спинами ребят.
— О-о-о! Рожа, — вдруг взревел кто-то, перебивая мысли. — Ну наконец-то! А то мы думали, ты там навеки с этой мамзель жить остался.
— Язык прикуси, а, — гневное Федора. Шаг ко мне ближе — обнял за плечи и затащил под навес. — А ну батьку место уступили! А то расселись тут, — захохотал, — наглота да босота!
— Ой, а то ты другой?! — женское, сквозь тихий смех.
Подчинились: сдвинулись вбок, спихнув самого крайнего с места. Что-то гаркнул, выругался тот, но тотчас осекся. Смирился.
— А девушке? — язвительное «Рожи», кивнув на меня.
— А девушку я готов взять на себя, — спешно отозвался тот, кто сидел сбоку. Враз разворот — и протянул ко мне руки.
— Клешни убери, — гогочет Рогожин, явно не без угрозы.
— А че… не поделишься, что ли? — смеется наглец.
— А она че, хлеб? Чтоб им делиться…
Ухмыльнулся. Смолчал собеседник.
Еще напор, движение — и уже следующий невезучий кеглей слетел со скамьи.
— Ну вы и толстож*пые! — слышно сквозь смех.
— Со своим стульчиком ходи! Вон как… Марковна: везде и всегда готова. Даже в очереди, на почте.
Ловко перебрался через скамью Рожа и обернулся ко мне.
— Иди давай ко мне.
Поддаюсь.
Его помощь, всеобщие усердия — и забралась, расселась. Невольно вплотную прижалась к Нему. Тепло вмиг захлестнуло меня, отчего буквально в секунды начало откровенно трясти. Тщетно пытаюсь сдержаться, не выдать себя. Наивную. Глупую. Перепуганную…
Они, мои новые знакомые мне что-то говорят, предлагают, даже стопку суют, а я уже ничего не слышу. Сплошной шум в голове — и… вновь задыхаюсь.