Маргарита Рогожина. Она же Рита, али, как модно отныне, Марго.
— Я ее знаю, — вытаращила очи на мужа, едва мы остались одни (Жора отошел позвонить, а Рита — в уборную).
— Да ладно! — язвительная ухмылка. — И что? Моветон?
— Да причем тут! — едва не визгом возмущения. — Нет, конечно. Она умница. Но… она же еще ребенок!
— Ну, — откинулся на спинку стула. — Главное, что восемнадцать есть, а там… Ты тоже у меня не старушкой была.
Виновато опустила голову.
— Ванесс, пусть они сами разбираются. Главное, — ехидный смех, — лишь бы все в пределах закона, не хотелось бы свои связи подключать, дабы его из тюрьмы потом вытаскивать.
— О чем говорим? Чего грустим? — раздался вдруг голос мужчины. Георгий. Конечно, кто как не этот докучливый дяденька (а возрастом он даже постарше Лени будет).
— Да это… — тотчас отозвался мой муженек. — Меню рассматриваем. Думаем, что на десерт.
— А… — присел рядом. Беглый взор по сторонам, выискивая, видимо, свою даму, и вперил взор на товарища: — Это пусть наши дамы решают. Мы же с тобой на другой десертной диете, — гоготнул.
Раздраженно вскинула я бровями, но смолчала. Пошлые намеки от Жоры — та еще тонкая работа мастера, хоть записывай и цитируй.
— Чего-то моя мамзель и вовсе затерялась, — горестно (наигранно) вздохнул Георгий и принялся и дальше уплетать свой ужин.
— Я ее поищу, — будто черт из табакерки, вскочила я с места.
* * *
— Я думала, ты и не догадаешься прийти сюда, — вместо удивления, выпалила мне Рогожина, едва я нырнула в уборную.
В растерянности взор по сторонам — и покорно шаг ближе.
— А… э… прости.
— Ну, спрашивай, — вызовом обронила та вновь мне, поторапливая мое занудство. — А то весь вечер поедаешь глазами, — ироническая усмешка.
— Ты же Рогожина? — невольно дрогнул голос, едва заветное слово обронила вслух.
Ухмыльнулась:
— Я тебя тоже узнала. Ты — Ваня, да?
Закивала я поспешно головой, пряча от стыда очи:
— Только муж не любит, когда так коверкают мое имя. Ванесса, Несса.
— Понятно, — скривилась на мгновение девушка.
— К-как там… — запнулась я, глотнув звук; учтиво подняла взор, уставившись ей в лицо, — Н-ника?
— Ника или Федя? — саркастический смех.
Поежилась я от правды.
— Об-ба. Оба, конечно, — заикнулась.
— Да что им?.. Одна учится, здесь, как и я, в городе. На переводчика поступила. А брательник — сидит, не кашляет: семь расписных лет на гос. обеспечении — лафа.
Жуткое, терзающее как душу, так и плоть молчание. Взгляд по сторонам, проводя заодно невольных слушателей на выход, как, едва я вновь осмелилась заговорить, тотчас перебила меня Рита: