* * *
Быстрый завтрак — и в сад. Провел нас Рогожин.
Быстро переодеть ребенка — и отправить в группу. На улицу.
— Может, нормально позавтракаем? А то… что тот кофе? — растеряно прошептала я, пряча глаза от неловкости.
— Я пойду, Вань. У тебя, наверно, муж скоро вернется.
Виновато опустила голову:
— Наверно…
— Ну… ты звони, если что надо будет. Не думай, — скривился на миг, — то… что было ночью, то… Не бери в голову. Просто расставили все точки над «и». Я всё понял. Рад буду и просто другом тебе быть. Хорошо?
Вперил в меня пронзительный взгляд.
Еще сильнее сгораю от позора, неловкости, жути.
Кривая улыбка, пряча истинные эмоции. Кивнула молча.
— Обещаешь? — требованием. Рогожин. — Скажи.
— Обещаю, — покорно глаза в глаза, превозмогая боль.
Вдруг движение ко мне ближе — заправил выбивший локон волос за ухо, но тотчас, нечто сообразив, резко осекся. Отстранился.
— Будь счастлива. И не плачь больше. Тогда и я буду счастлив.
— Я люблю тебя, — горько; скрытой мольбой сердца… спасти из ада, даже вопреки моим собственным велениям, решениям, требованиям. Просьбам.
— А я тебя, — сотрясающим небеса громом. — Очень люблю, — глаза Его заблестели от влаги. Прожевал эмоции. — До встречи.
Разворот — и пошагал прочь, не оглядываясь.
Рухнула я на колени, расселась на земле, заливаясь сдавленным, молчаливым рыданием. Кровавыми слезами. Я убила. Сегодня я убила себя… окончательно.
* * *
Но жизнь — есть жизнь. И ты обязан ей подчиняться.
Силой дотолкать себя обратно, до квартиры.
Убрать все, вымыть. Навести привычный, былой порядок. Что в доме, что в душе. И снова притворство, и снова черствость. И снова попытки терпеть и жить, как живется.
Приготовить поесть. А там уже и вечер — пора малого из детсада забирать.
* * *
— Мам, а папа сеодня плиедет? — вперил в меня свой пытливый, молящий взгляд сынишка.
— Не знаю, зай. Не знаю… — растеряно, тихим шепотом. — Одевай шапку — и пошли. Я тебе блинчиков нажарила. Сейчас супик, картошечку с рыбкой. А затем, как ты и хотел — блинчики со сгущенкой. Только папе — т-тс. Сам знаешь, как он реагирует, когда я балую тебя сладким.
— Ага, — счастливая улыбка до ушей. — Со сусенкой и валеньем!
Рассмеялась невольно:
— Вот хватка! Вот наглость! Весь… в батю… — скривилась от боли.
Шумный выдох — и прокашляться.
— Ладно, пошли… А то, может, он уже дома, а мы тут всё философствуем.
* * *
Дома. Лёня дома. На кухне — свет.
Поспешно открыть дверь подъезда — да в лифт.
К двери — и затарахтеть ключами, отрывая замок.
Едва только за порог, как тотчас подлетел ошалевший Серебров. Да настолько резвые, точные, стремительные движения, что я даже растерялась от происходящего.