— Я бы и сам так думал, что обычный, несмотря ни на что, — перебил мои мысли водитель, не дав им дойти до линии заочной симпатии добротного семьянина к сконструированному образу молодой женщины, — если бы у меня граф Вронский сырки не слямзил!
Мы засмеялись. Не переставая смеяться, я сделал несколько шагов прочь, но пораженный каким-то неосознанным открытием, остановился, обернулся, и не в силах совладать с обуявшей меня слабостью, поставил чемодан на асфальт и принялся откровенно хохотать. Хохотал и водитель, схватившись за живот и приседая возле своего автомобиля. Мой теноровый хохоток был как подголосок к его могучему басу, что прибавляло яркости комичной сцене. Смех забирал нас все больше и больше. Мои глаза слезились, но я видел, что на нас смотрели люди. Многие останавливались, пораженные необычным представлением, которое давали два самодеятельных лицедея в суетливой серости столичного аэропорта. Смех побагровевшего лицом водителя перешел в подобие рыдания, после чего он заикал и замахал на меня руками. Наконец, спасаясь от смеха, как от наружного недуга, он почти вполз, показывая подошвы, в салон автомобиля и закрыл дверцу. Всхлипы еще доносились и оттуда, пока он не задраил окно.