Хантер медленно поднимает руку. Я хочу уклониться, но не делаю этого; не знаю, почему. Я должна. Я должна бояться Хантера, потому что он мужчина, как и Абдул. Но… Хантер совсем не такой, как Абдул. Для меня это так же ясно, как и разница между солнечным днем и грозой.
Пальцы Хантера скользят по моей щеке, и я понимаю, что он думает, будто ударили меня именно сюда. Он понимает, что щеки нетронуты, и на лице отражается замешательство. Он что-то говорит, наверно, спрашивает, куда меня ударили. Я качаю головой. Это единственный возможный ответ. Он касается моего подбородка и вертит головой вверх, вниз и в стороны.
Он мягко подталкивает меня отступить, чтобы осмотреть полностью. Я автоматически прикрываю руками грудь в инстинктивном жесте защититься.
Его глаза сужаются, взгляд движется к груди. Я смотрю вниз и тут же вижу, что правая грудь покраснела там, где меня ударил Абдул. Что-то в глазах Хантера меняется, и теперь я его боюсь. Он выглядит так, будто готов убивать. От него исходит ненависть. Он протягивает руку, чтобы коснуться меня, но я уклоняюсь, крепче скрещивая руки. От слишком плотного контакта я морщусь, убираю руки и нежно убаюкиваю сама себя. Я хочу снять рубашку, но не рискну. Не при Хантере. Я не доверяю своим желаниям при нем.
Он роняет руку, но гнев в его глазах не рассеивается. Он что-то говорит, короткая фраза, судя по интонации — вопрос. Я пожимаю плечами и отворачиваюсь лицом в угол.
Мне нужно снять эту рубашку. Грудь болит. Стаскиваю с себя рубашку, и душный воздух кажется прохладным на горячей, обнажённой коже груди. Чувствую, как Хантер смотрит мне в спину, чувствую, что он все еще здесь. Я слышу его рычание и шарканье шагов. Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть через плечо на то, как он сражается за равновесие, стоя на одной ноге и опираяь ладонью о стену. Этого не достаточно, чтобы он стоял прямо. Его здоровая нога дрожит, и я могу видеть, что он скоро упадет.
Из меня вырывается проклятье, я оборачиваюсь, прижимая рубашку к груди, морщусь от боли и аккуратно подставляю свое плечо под его. Его вес на мне огромен, как необъятное подавляющее бремя, а я могу сказать, что он даже не опирается на меня. Я разгибаю ноги, слышу, как он резко вдыхает, когда это движение тревожит его раненное плечо. Хантер не отодвигается от меня. Просто стоит, используя меня как опору, и восстанавливает равновесие. Его рука спускается по моей, пальцы скользят по бедру. Я стараюсь игнорировать его прикосновения, дрожь и ощущения от них: не грязные и не нежеланные. Он, наконец, сжимает мое плечо и прыгает к кровати, а я двигаюсь с ним, медленно и постепенно. Он останавливается над спальным местом из одеял, словно пытаясь понять, как бы ему опуститься наиболее безболезненно.