— Вы теперь одиноки, но очень возможно, что встретите
девушку, достойную, и на ней женитесь.
А кузен мой, милый Саша, отвечал:
— Это едва ли случится, потому что на дурочке,— сказал он,—
я не женюсь, а умная за меня не пойдет.
— Почему же не пойдет? — спросили его, ожидая, вероятно, что
он признает себя глупым, но он этого не сказал, а довольно умно ответил:
— Не пойдет потому, что я никогда не позволю себе свататься
к умной девушке, так как я не могу надеяться доставить ей достаточно умственные
ресурсы.
— А если она сделает предложение?
Александр Андреевич подумал и ответил:
— Да, если сама сделает предложение, ну, тогда я не знаю.
И вот Бог послал Александру Андреевичу такое счастье,
которого он и не ожидал. У нас в городе жил тогда важный сановник, который
давно уже овдовел, имел трех дочерей, воспитанных замечательно: на всей
свободе, как говорили злые языки.
Сановник держал для них <гувернантку> англичанку,
которая руководила их уроками, а когда они достигли пятнадцати — семнадцати
лет, только жила с ними, как друг. Девушки пользовались полной свободой,
делали, что хотели, но были при этом невидимки, или почти невидимки: они показывались
обществу только два раза в год на балах, которые делал их отец зимою, и затем
их не видели никогда ни на гуляньях, ни в саду, ни в церкви, ни в театре. Если
которая-нибудь из них приезжала на минуту в лучший из магазинов выбрать
какую-нибудь вещь, то это была редкость: все, что нужно, доставляли на дом, или
за покупками ходила их поверенная, пожилая девушка. Все свое
время они проводили в огромном доме своего отца, преимущественно в их обширной
библиотеке или на антресолях, а летом в обширном саду, который был при этом
доме и который был огорожен со всех трех сторон каменной высокой стеной, а
четвертой стороной примыкал к дому, откуда вели выходы, сходы, гроты и веранды.
Затем на лето они уезжали в свою деревню тоже одни, так как сановник не мог
покидать своего пункта, и опять вели жизнь самую уединенную, и потому они
считались барышнями непонятными и ядовитыми. Одни думали, что им, должно быть,
скучно, но это было неправда, другие думали, что они ведут подозрительную
жизнь, и по этому поводу упоминались имена людей совершенно неподходящего
положения, и это было, конечно, еще большая неправда: барышни не скучали и вели
себя прекрасно. (Три грации, как их называли, были все
хороши, умны, обладали музыкальным талантом, рисовали, немножко сочиняли: в
прозе и стихах, вели свои дневники, читали массу, обладали страшной
начитанностью, которую почти можно назвать ученостью, были очень добры к
крестьянам и просты в обращении с ними, но знакомства избегали, дворянскую
знать губернии знали только по именам.) И вот одна из этих трех граций,
именно самая младшая, по имени Валентина, имевшая девятнадцать лет от роду (они
все были погодки), прислала моему кузену, Саше, такое письмо: