0£юp^а — рассмотрение, созерцание) в полном смысле этого слова, и здесь виден явный след античности, поскольку «0ео^а греческой философии, — как отмечает Вернер Йегер, — в самых своих истоках родственна греческому изобразительному искусству и поэзии. Она содержит в себе не только рациональный элемент, о котором мы думаем в первую очередь, но, как показывает происхождение слова, элемент созерцания, которое постоянно воспринимает всякий предмет как целое, “идею”>130>. В академической среде по большей части упражнялись в теории, где доминировал рациональный элемент. Поэтому толкования поэтов-георгеанцев многим могли казаться вольными и субъективными, что же касается враждебных выпадов, то это, вероятнее всего, ничем не подтвержденные слухи. Если Георге где-то и расходится с научными деятелями, так это в подходе к истории: с опорой на ницшеанское сочинение “О пользе и вреде истории для жизни”, он предлагает обратиться к концепции “монументальной истории”, которая черпает из прошлого примеры возвышенного и великого, являясь источником вдохновения и героизма. Великие фигуры, служащие образцами для подражания, создают монументальную историю, не имеющую ничего общего с точной наукой, в которую стремятся превратить историю позитивисты. Такими фигурами для геор-геанцев были уже упомянутые здесь Гельдерлин, Гете, Шекспир, Ницше и др. И хотя принято считать, что Ницше не занял место Платона в пантеоне георгеанцев из-за того, что ему не хватало педагогической воли, влияние Ницше на Мастера было поистине огромным (что особенно заметно в первый период его творчества, и в таких поэтических сборниках как “Гимны”, “Паломничества”, “Алгабал”).
В Круге Георге придавали большое значение кайросу. Кайрос — это не просто благоприятный момент, как принято считать. Изначально это слово толковалось как «нить, сплетённая с другими нитями, которые она пересекает под прямым углом». Бернар Галле называл кайрос «местом встречи вертикальных и горизонтальных нитей». Кайрос нельзя высчитать. Кайрос (подлинное время) не есть Хронос (формальное время), он находится за пределами линейного течения. Это внезапный, лёгкий, крылатый бог, вечно юный, вечно неуловимый. Греки изображали его с прядью волос на голове. Кайрос можно «схватить за чуб». Только интеллектуальная интуиция способна помочь нам это сделать. Галле указывает на ещё одно значение кайроса — на этот раз в «Илиаде» Гомера, где он представлен как слабое место в доспехах воинов. «Кайрос — это зияние в броне, слабое, наиболее уязвимое место в ткани, на котором держатся распределение и порядок нитей» (М. Ямпольский). У П. Тиллиха читаем: «Мое время еще не настало», — было сказано Иисусом (Иоан. 7, 6), и затем оно пришло: это — кайрос, момент полноты времени». Лишь когда оно пришло, имеет смысл действовать. Только тогда действие безошибочно, ибо направляемо волей, не знающей преград и остановок. Кайрос есть то, что призвано устранить зазор между мыслью и действием. Попытка поймать кайрос представляет собой хроноклазм, или «времябор-чество» (борьбу с современным миром и его Zeitgeist). У Плотина мы находим Онто-Кайрос — Единое Сокровенное Божественное Начало, исток всего сущего. Георгеанцы были склонны считать, что Платон «ясно осознавал некайрологичность момента, в который ему выпало жить»