Если мы катаемся на скейтборде в парке, то он снимает свои кроссовки и вытирает ноги о траву, словно хочет что-то стереть с них. Когда мы идем в кино, он и там снимает обувь. Однажды он оставил их там, и нам пришлось вернуться.
Мы опоздали на автобус. И даже в автобусе Данте снял свою обувь.
Однажды, гуляя, он просто сел на скамейку, развязал шнурки и снял обувь прямо там. Я удивленно посмотрел на него. Заметив мой взгляд, он закатил глаза и, показав на крестик, прошептал:
— Иисус не носил обувь.
Мы оба рассмеялись.
Когда он пришел ко мне в гости, он снял свои ботинки на крыльце, прежде чем войти.
— Так делают японцы, — сказал он. — Они не заносят грязь в чужой дом.
— Ага, — ответил я, — но мы не японцы. Мы мексиканцы.
— Мы не настоящие мексиканцы. Разве мы живем в Мексике?
— Но наши дедушки и бабушки родом оттуда.
— Хорошо. Но что мы знаем о Мексике?
— Мы говорим на испанском языке.
— Не слишком хорошо.
— Говори за себя, Данте. Ты почо.
— Что значит «почо»?
— Бракованный мексиканец.
— Хорошо, может быть я почо. Но то, что я пытаюсь сказать, это то, что мы можем позаимствовать что-то из других культур.
Не знаю почему, но я вдруг начал хохотать. Наверное, потому что мне нравилась эта своеобразная война Данте с обувью. Однажды я не выдержал и спросил его:
— А почему вдруг такая не любовь к обуви?
— Я просто её не люблю. Вот и все. Здесь нет ничего особенного. Я родился уже с нелюбовью к ней. Не надо утрировать, как это делает моя мама. Она заставляет меня носить обувь. Она говорит, что так надо, рассказывает мне о тех болезнях, которыми я могу заразиться. Она боится, что люди подумают, что я бедный мексиканец. Еще она говорит, что мальчишки в мексиканских деревнях убили бы за пару обуви. «А ты можешь позволить себе носить обувь, Данте» — говорит она. И знаешь, что я ей отвечаю на это? «Нет, я не могу себе этого позволить. Разве у меня есть работа? Нет. Поэтому я не могу себе ничего позволить». Она не хочет, чтобы меня принимали за бедного мексиканца. Она говорит: «Быть мексиканцем не значит быть бедным». Я просто хочу донести до неё, что это не связано ни с бедностью, ни с тем, что я мексиканец. Я просто не люблю носить обувь. И вообще, я, моя мама и обувь — это не лучшая тема для разговора.
Данте поднял глаза к небу. Это его привычка. Он всегда так делает, когда думает.
— Знаешь, носить обувь — это противоестественно. Это мое глубокое убеждение, — сказал он.
Иногда он рассуждает как ученый или философ.
— Твой жизненный принцип? — спросил я.
— Ты смотришь на меня словно я сумасшедший.