— Я люблю плавать, — повторил он. Несколько секунд он просто молчал. А потом сказал:
— Я люблю плавать. И я люблю тебя.
Я ничего не ответил.
— Я люблю плавать, и я люблю тебя, Ари. Вот, что я люблю больше всего.
— Ты не должен был говорить это.
— Но это правда.
— Я и не говорил, что это не правда. Я просто сказал, что ты не должен был говорить этого.
— Почему?
— Данте, я не…
— Ты ничего не должен отвечать. Я знаю, что мы не похожи. Мы разные.
— Нет, мы не похожи.
Я знал, что он говорит и умолял Бога, чтобы он не произносил этого вслух. Я просто продолжал кивать.
— Ты ненавидишь меня?
Я не знаю, что произошло. С тех пор, как произошел несчастный случай, я был зол абсолютно на всех, я ненавидел всех, я ненавидел Данте, маму и папу, я ненавидел себя. Всех. Но в этот момент я понял, что никого не ненавижу. Не по-настоящему. Я не ненавидел Данте. Но я не знал, как быть его другом. Я не знал, как быть чьим-либо другом. Но это не значит, что я ненавижу его.
— Нет, — сказал я. — Я не ненавижу тебя, Данте.
И мы просто сидели молча.
— Мы будем друзьями? Когда я вернусь из Чикаго?
— Да, — сказал я.
— Правда?
— Да.
— Обещаешь?
Я посмотрел в его идеальное лицо.
— Обещаю.
Он улыбнулся. Он не плакал.
ОДИННАДЦАТЬ
Родители Данте зашли к нам за день до их отъезда в Чикаго. Наши мамы вместе готовили. Я даже не удивился, что они так быстро поладили. В какой-то степени, они были похожи. Но я удивился, как хорошо поладили мой отец и мистер Кинтана. Они сидели в гостиной, пили пиво и говорили о политике. И они даже соглашались друг с другом.
Мы с Данте сидели на крыльце.
Нам обоим нравилось проводить время на крыльце.
Мы особо не разговаривали. Думаю, мы просто не знали, что друг другу сказать. И тут мне в голову пришла мысль. Я играл со своими костылями.
— Твой альбом для рисования у меня под кроватью. Не принесешь его?
Данте заколебался. А потом кивнул.
Он пошел в дом, а я остался ждать его.
Когда он вернулся, он протянул мне альбом.
— Я должен кое в чем признаться, — сказал я.
— В чем?
— Я не смотрел на рисунки.
Он ничего не ответил.
— Мы можем посмотреть на них вместе? — спросил я.
Он снова ничего не сказал, так что я просто открыл альбом. Первый рисунок был автопортретом. Он читал книгу. На втором рисунке был изображен его отец, который также читал книгу. А потом был еще один автопортрет. Просто его лицо.
— На этом рисунке ты выглядишь грустно.
— Возможно, в этот день не было грустно.
— Тебе грустно сейчас?
На этот вопрос он снова не ответил.
Я перевернул страницу и увидел рисунок меня. Я ничего не сказал. На следующих рисунках тоже был я. Он сделал их в один день. Я осторожно рассматривал их. В этих рисунках не было ничего небрежного. Совсем ничего такого. Они были точными и полными его чувств. Но в то же время они были спонтанными.