— Я думаю, ты выучила свой урок, не так ли?
— Да, Калеб.
Глубокое затяжное дыхание расширяет его сильную, мощную грудь, глаза рассматривают мою фигуру, в них можно увидеть нетерпение, голод и восхищение. «Моей испанской красавице. Моей Икс». Записка с этими словами прикреплена к посылке, которую мне доставили. Должно быть вино, отодвигает в сторону часть гранитной стены, скрывающей все эмоции, которые роятся за этими глазами, что всегда казались мне эквивалентом окуляра «морем винного цвета» Гомера.
— Калеб.
Что ещё мне сказать? Ничего.
— Посмотри на витрину, — его слова содержат нить удовлетворения. Новый фолиант в чехле. «Ночь нежна» Фрэнсис Скотт Фицджеральд. — Это первое издание, оригинальная версия тысяча девятьсот тридцать четвёртого года с флэшбэками.
И белые перчатки, конечно. Я открываю чехол, надеваю перчатки, окаменевшими руками вынимаю книгу, прерывисто вздыхая. Надпись Фицджеральда собственной рукой «От человека, который хотел бы оказаться в тысяча девятьсот семнадцатом году, двадцатого века», раздражительным круглым почерком: буква Ф в имени Фрэнсис написана с завитушками, двойные чёрточки у букв Т в имени Скотт, пересекающиеся и воздушные петли во второй Ф, с который начинается фамилия Фицджеральд.
— Калеб, это... это невероятно. Спасибо огромное.
— Это твой день рождения, а дни рождения подразумевают подарки.
— Это чудесный подарок, Калеб. Я буду беречь её, — я поднимаю глаза и вижу, что время на любование моим подарком окончено. Сейчас.
Наступило время показать свою признательность.
С некоторыми вещами нельзя торопиться.
Этой ночью ненасытность проявляется в форме медленного освобождения моего тела от одежды. Платье расстёгнуто и спущено вниз, чтобы иметь возможность снять моё нижнее бельё. Его ноздри подрагивают, веки становятся тяжёлыми, а руки касаются доказательства моей «испанской красоты», после чего бельё снимается и отбрасывается в сторону.
Обнаженная я жду.
— Раздень меня, Икс.
Открыть это тело всё равно, что открыть скульптуру Микеланджело. Исследование мужского совершенства, сделанного из сурового мрамора. Мои руки трудятся, а глаза пожирают его. Моё сердце сопротивляется, переворачивается, стучит, как молоток по наковальне. Точнее, в моей груди. Боже, моё тело. Оно понимает то, чего моё метафизическое сердце и головной мозг понять не могут: Калеб Индиго был создан художником с единственной целью — восхищать женщин.
Конкретно в этот момент, эту женщину.
И я ненавижу своё тело за это. Я говорю это, чтобы помнить о сути вещей. Что этого ожидают от меня. Требуют. Я