История Небесного дара (Лао Шэ) - страница 82

Небесный дар плакал беззвучно. За несколько лет своих мытарств в школе он приучился так плакать. Его сердце было расколото пополам, но не кричало, а лишь сухо дышало. Маму уже обрядили в белое траурное платье, он не решался смотреть на него, потому что это нарядное платье никак не сочеталось с неподвижным телом.

Проститься с ней пришло немало людей, но никто не выражал особой печали. Среди разноголосого гомона Небесный дар чувствовал себя особенно одиноким. Многих он никогда до этого но видел, а они почти не интересовались им. Одетый в траурную одежду, он стоял растерянный, но понимая, почему все ведут себя так оживленно, будто смерть — это что-то приятное. Мама умерла, и правила умерли вместо с ней. Гости как ни в чем не бывало пили чай, разговаривали, словно демонстрируя свою неприязнь к его матери.

Некоторые, войдя в дверь, плакали, но затем тоже начинали есть и разговаривать. Одна мама в гробу не издала ни звука, а остальные, казалось, специально искали возможности поболтать, посмеяться, и их притворный плач ничем не отличался от смеха. Даже музыканты, игравшие у входа, смеялись. За дверью были расставлены бумажные повозки, лошади, сундуки, фигурки людей[21] — некрасивые, но очень яркие. Во дворе стояли столы, и все гости поглощали еду, как бездонные помойные ведра. Многие с наслаждением курили. Буддийские монахи, отбивая такт, нараспев читали молитвы. Кругом сновали дети, а за ними нередко пробирались и бродячие собаки. Перед гробом стояли свечи и различные сцены, вылепленные из клейкого риса: огненная гора[22], хитрость с пустой крепостью[23] и другие. Дети, войдя в дом, сразу тянулись к забавным фигуркам из риса, а взрослые занимались тем, что церемонно уступали друг другу места. Поплакав и вытерев слезы, они говорили: «Нет, пусть другие сядут!» — а через минуту: «Пейте, пожалуйста, вино хорошее!» Траурные пологи и эпитафии, жертвенные бумажные фигурки, золотые и серебряные «слитки» из бумаги, тушеное мясо с перцем, сигареты, большие оловянные чайники — все это пестрело, сверкало, шелестело, звенело, пахло, соединяясь в какую-то странную игру. Небесный дар, стоявший на коленях у гроба, почти не мог думать о матери, печалиться о ней: ему тоже хотелось смеяться и играть.

Отец в темно-синем халате, подпоясанном белым траурным кушаком, бессмысленно бродил по двору. Он предлагал пришедшим чаю, сигарет, вина, через силу улыбался, поблескивая покрасневшими глазами, и никто не утешал его. Гостьи выглядели в траурной одежде как-то по-особенному кокетливо, хотя некоторые из них были предельно уродливы. Они выпрашивали вещи матери, якобы на память, бросали друг на друга приветливые взгляды, в которых сквозила ненависть, и все сообща презирали отца. Небесного дара разбирал неудержимый смех, ему хотелось придумать что-нибудь еще более забавное, раз уж похороны должны быть забавными. Почему бы, например, отцу не устроить вечер самодеятельности, на котором все бы плясали и пели перед гробом? Почему бы не посостязаться, кто быстрее съест сотню фрикаделек или проплачет без передышки полчаса? От этих мыслей растерянность покинула его, он всерьез признал, что смерть забавна. Каждый человек должен со временем умереть и доставить радость другим. Небесный дар подумал, что и ему самому было бы неплохо умереть, прокрутить дырку в гробу и понаблюдать за всеобщим весельем. Может быть, и мама сейчас так делает? Может быть, она стучит в крышку гроба и просит: «Дайте мне чаю!» Ему стало страшно, воображение завело его слишком далеко. Он не понимал, зачем он должен стоять здесь на коленях: уж лучше развлекаться или зарубить мечом нескольких монахов; начать стоит с того жирного — крови будет больше.