— Ты почему столько времени мучил меня, не обращал внимания. Я самая красивая, самая нежная, а ты… жестокий, не чуткий… Нет, нет, нет, не слушай меня… ты самый лучший, самый нежный, самый любимый… я за тобой на край света пойду… Мой Миха, иди скорее в меня… коханый, ты — мой…
И весь вечер, и всю ночь, и ещё весь день стонал старыми пружинами матрас, звенели блюдечки в буфете, скрипела кровать. Иногда Мария вставала, грела воду в электрическом чайнике. Они пили чай и ели с жадностью бутерброды с чайной колбасой… И вновь бросались в объятия друг другу.
О своей свадьбе они решили не объявлять. Не было у них возможности устроить вечеринку на их скудные средства из стипендии и небольшого мишиного заработка на скорой. Позвонили Бате. Батя приехал в ближайшую субботу вечером. Он поздравил ребят и преподнёс им радиоприёмник «Радиотехника».
— А это от нашего отряда, — сказал Батя и выложил на диван отрезы на костюмы и пальто, по паре замечательных чехословацких туфель фирмы «Батя».
Потом они пили шампанское и закусывали шоколадными конфетами «Чапаев» и ананасовыми дольками из жестянки мексиканского производства.
— Живите счастливо, плодитесь, размножайтесь. Но… прошу тебя, Мария, укороти язык. Я уж дважды тебя «отбивал» от ретивых искателей врагов. Што у тебя за манера? На тебя три «телеги» накатали твои сокурсники. И, между прочим, мишкины сокурсницы. Што ты им такое «гестаповское» наобещала?
Мария засмущалась.
— Так, ничего, Батя. Пусть Миху моего не трогают. Глаза выцарапаю.
— Во, во. Только ты им не только глаза обещала выцарапать. Ты же не в отряде. Где все свои. Будь трижды осторожна. Кстати, вчера бумагу прислали. Полная реабилитация Илье Григорьевичу. Миш, съезди, забери деда Дорошенко. Я отыскал его. В Карелии, за Петрозаводском. У тебя когда каникулы?
— На следующей неделе. Сразу и съезжу. У нас будет жить. Мы уже давно с Манюней решили.
— Хорошо. Билеты я тебе пришлю на двоих. Вот тебе десять тысяч. Оденешь, обуешь деда. Ну, там, то да сё. Это под самым Петрозаводском. Только как же вы втроем будете жить в одной комнате? Дедову-то хату сожгли. Как ушел тогда дед в отряд, преемник Отто Карловича с подачи Грищука, сукиного сыны, приказал сжечь. Небось, сам знаешь. Эх-х, достал бы того Грищука, повесил прилюдно бы. Ушел, подлец, вовремя.
— Мы после защиты поедем работать в Черкасскую область. Я уж распределился. И Манюня туда же взяла направление. Получим там жильё. Дедушку заберём. Ему с нами будет хорошо. Не городской он житель. Плохо ему будет в городе.
— А тебе в селе будет хорошо? Все хотят в Киев, а ты — из Киева. И жилплощадь у тебя есть.