— Это не моя жилплощадь. Тут погибли мои родители. И потом, я — лекарь. Как дед Илья. Он меня наставлял. Мы вместе будем лечить людей. Втроем. Он нам не только не помеха, но лучший помощник и добродей. Правильно, Манюня?
— Правильно, Миха. Дедушка был первым моим наставником в санитарном деле. Он-то мне первый и предсказал, что будем мы с Михой до гробовой доски. Вот и нужно выполнить его предсказание.
— Ладно. Походатайствую, чтоб пока комнату твою за тобой забронировали. Мало ли что. Это только на три года. Как бы отрабатываешь срок по назначению. А потом сам решишь, возвращаться ли, нет ли. Может кто из вас учиться дальше захочет. Или, там, в аспирантуру. Пусть будет. Не торопись, Михаил. Да ведь и у Ильи Григорьевича возраст не юношеский. И как он сейчас со здоровьем? Всё же восемь лет в лагере… А ведь не мёд там…
На лето, на каникулы куда? К Стёпе в гости, на Тетерев?
— Подскочим к Стёпе на недельку.
— Ты когда его в последний раз видел?
— Да вот осенью был у нас. Сдавал в сельхозакадемию. На заочный.
— Ну, наконеец-то! Сколько я трудов положил, чтоб заставить его закончить десятилетку! Хоть сдал?
— Сдал. Приняли.
— Видишь, ты на него хорошо влияешь.
— Мы друг на друга хорошо влияем. У нас с ним совместимость. Всё же друг друга прикрывали.
— Молодцы. Держитесь друг дружки. И всем будет добрэ. Времена зараз трудные. Сам видишь Пережить их нужно. Затаись. Как в секрете.
— Не могу, Батя. Там был явный враг, а тут… галиматья, бред какой-то…, конвульсии, как в припадке эпилепсии…
— Што, легче будет — тебе, Марии, мне, если тебя заберут? Поламают тебя, и што? Не помогут никакие заслуги, никакие заступники. Оттуда идёт всё. — Сунул пальцем вверх Батя. — Плетью обуха не перешибёшь… Держись. «Всё проходит», — говорили умные твои предки. Потерпеть надо. Не вечный же он.
Мария прижалась к Михаилу, глаза у неё расширились и потемнели, губы побелели:
— Пусть только попробуют! До конца отстреливаться буду! Подорвёмся, но никому Миху не отдам!
— А ведь она, Батя, не шутит. До сих пор не призналась, куда израсходовала два патрона.
— Это ж сколько тебе тогда было, Мария? — спросил Батя.
— Двенадцать. Не нужно тебе то было знать, Миха. Израсходовала, как из Калуги до Киева добиралась.
— А всё же, шлёпнула кого? Знаю, наверняка были причины. Так, Мария? Можешь мне-то признаться. Как командиру.
— Не хочется вспоминать. Одно скажу — не убила, но покалечила. В целях самозащиты. Хорошо Миха меня ещё в отряде обучил стрелять. Устала я тогда и задремала в теплушке на сене. В Воротынске пустил. То ли кондуктор, то ли экспедитор он был, черт его знает. При винтовке. Видать, сразу надумал. Спрашивал, кто да что, куда еду и к кому. Долго ли деченку обидеть. Да не на ту напал. Как придремала, чувствую, рвёт с меня штанишки. А я подвязала их верёвочкой, резинок-то не было. А сзади вальтер в кармашке пришитом пристроила. Как Миха научил. Поезд идёт, кричи — никто не услышит. Ну я и смекнула — будет силой брать, не справлюсь. Всё же здоровый мужик Вот я и схитрила. «Чего, — говорю, — рвёшь? Погоди, сама сыму». — «Ну, — отвечает, — Так-то лучше. Давай, развязывай. А я тя после тушонкой покормлю». — «Ах ты ж, — думаю, — падло. Я ведь ещё дитя, а ты пользуешься моей беззащитностью». И вроде бы полезла под юбочку развязать шнурок на штанишках. А сама вынула вальтер, сняла с предохранителя и ему: «Прыгай, гад!» — А он смеётся, подлец. — «Да ты игрушку эту брось, сучка. Сначала я нанижу тебя на член косомола, как шашлык, а потом сделаю из тебя мокрое место и выкину из вагона». - говорит. И нож вынимает. Ну я и стрельнула. Кажись, всё его грешное хозяйство отстрелила. Схватился за промежность и взвыл ужасно. Попятился к открытой двери. У двери винтовка стояла. Я второй раз пальнула. В ногу попала. Он потерял равновесие и выпал из вагона. На первой же остановке я выскочила из теплушки. Конотоп то был. Как раз отходил поезд на Киев. Толпа грузилась в вагоны. Вот и я с толпой. Забралась на третью полку. Одна баба хотела меня оттуда достать, да её срамить стали. Чтоб не трогали сироту. Но спать уж не спала. Так и добралась. Пока адрес нашла, пока дождалась Миху, уф, вспоминать тяжко…