Стянуть жгут. Отложить страдания, способные меня раздавить. Чтобы подняться и идти дальше.
Я думала, что снег… и чувства, которые он вызовет… оттолкнут меня от Арика.
Но вышло наоборот: потому что я ясно увидела свое будущее. Если он умрёт раньше меня, некий символ (как, например, снег) обозначит конец его существования. Потом рано или поздно я обязательно натолкнусь на этот символ (потому что всё взаимосвязано) и пожалею, что пошла не тем путём.
Смерти не избежать. Так зачем же заставлять его дальше ждать? В идеальном мире мне потребовалось бы больше времени, чтобы оплакать Джека и привести в порядок мысли. Но этот мир так далёк от совершенства, насколько это возможно. Поэтому я решила, что сама определю свой путь и отмечу на нём собственные ориентиры. Снег обозначит одновременно конец одной истории и начало другой.
Новый лист. Но не чистый. Коралловая лента станет дорогим душе напоминанием, но я не буду хранить её вечно.
Я лежу на снегу, подняв руки к небу. На влажное от слёз лицо падают снежинки. Словно холодные прощальные поцелуи.
***
Охотник
Лёжа в сугробе, я смотрю на кружащиеся снежинки. Они падают мне на лицо. Мягкие-премягкие. Как губы Эви. С большим трудом я поднимаю покрытую шрамами руку к небу. Закрываю глаза и представляю, что это моя Эванджелин меня ласкает.
J’ai savouré[29]. Я наслаждаюсь каждым холодным поцелуем…
Императрица
ДЕНЬ 451 ПОСЛЕ ВСПЫШКИ
— У тебя до сих пор всего два символа? — пробормотала бабушка, когда я присела у её кровати.
За неделю снег растаял, словно его никогда и не было… но перемены во мне уже произошли. Я приняла судьбоносное решение и начала готовиться.
Скоро я смогу подняться.
— Почему ты не получила не одного нового знака? — спросила она тихим невнятным голосом. — Потому что теряешь силы?
Я на самом деле продолжаю слабеть. И подозрения по этому поводу есть, но я стараюсь о них не думать.
— Бабуля, я хочу показать тебе несколько фотографий.
Я присела на кровать рядом с ней и включила ноутбук. Неплохо было бы, конечно, узнать от неё что-нибудь полезное, но об убийстве моих друзей слушать уже надоело. Поэтому я решила переключиться на что-то другое.
Я открыла папку с семейными фото и начала их пролистывать, но бабушкин взгляд остался каким-то пустым, невидящим. Её внимание приковал лишь снимок папы крупным планом.
— Жаль, что я его не помню, — сказала я.
— Дэвид любил носить тебя на плечах по всей ферме. Он читал тебе книжки на ночь и водил к реке бросать камешки. Брал тебя к каждому новорожденному животному в радиусе десяти миль. К ягнятам, котятам, щенкам, — она тяжело вздохнула, — ходил с тобой по полям и садам, и ты уже тогда любила гладить кору дубов и целовать лепестки роз. И засыпать у него на руках под шелест тростника.