Он кивнул. Да, я выпендривалась, желая доказать ему, что мне тоже есть, что сказать кучке заумных музыкантов. Луна действительно права: наша мама хорошо нас научила.
– Так что же ты делала всё лето? – спросил Арчер.
– Работала в кофейне, преимущественно.
Я перекатывала вилку между пальцами, отчего та постукивала по моей тарелке.
– Мама таскала меня по каким-то художественным музеям в районе Фингер-Лейкс. И в Торонто.
Я пыталась вспомнить что-нибудь из той поездки.
– Встретили там художника, который любит рисовать мамины стопы.
– Стопы? – удивился Арчер.
– Ну, да. По-видимому, у неё были красивые стопы, которые теперь стали просто стопами.
Не знаю, почему я заговорила об этом. От смущения у меня загорелись щёки.
– И всё же, большую часть времени в Баффало я провела за приготовлением латте.
– Я люблю латте.
– К латте претензий нет. Но когда делаешь его долгое время, оно перестаёт казаться чем-то, что предназначено для питья. Оно перестаёт казаться реальным.
Я опустила взгляд. По центру стола была постелена скатерть-дорожка, да так затейливо вышита, что мне захотелось спрятать её в надёжное место, где на неё точно никто не прольёт индийский соус. Я провела пальцем по вышивке.
– Когда я думаю об этом, то понимаю, что не таким уж реальным вспоминается мне это лето.
Арчер улыбнулся и сказал:
– Прекрасно тебя понимаю. Мне и сейчас всё кажется не совсем реальным.
Он посмотрел на меня, и мой пульс немного участился.
Краем глаза я увидела официанта, направлявшегося к нам с чайником с зелёным чаем, и отвела глаза в ту сторону, на чай. Когда парень поставил чайник на стол, я обрадовалась тому, что теперь мне было чем занять руки, и налила чашку, хоть и знала, каким он был горячим. Не знаю, какими силами, но я удержала себя от того, чтобы сразу сделать глоток.
Еда была вкусной, и я съела всё до крошки. Индийская кухня была моей любимой, возможно, оттого, что мама начала водить нас с Луной на обеды в индийское кафе, когда мы были ещё совсем маленькими. У мамы в студии даже есть фотография, на которой шестилетняя Луна и четырёхлетняя я позируем рядом с одной из владельцев кафе в оранжевой шёлковой шальвар-камиз. От тех воспоминаний на меня навалилась тоска по дому. Интересно, что сейчас делала мама – ужинала в одиночестве за нашим кухонным столом? Или, может, пошла в тот мексиканский ресторан за углом вместе с подругой Сандрой?
Когда мы вышли на улицу, небо уже было насыщенного тёмно-серого цвета, но фонари светили так ярко, что нам совсем не было темно. Пока что лето в этом городе напоминало жизнь в террариуме, построенном для существ, не нуждавшихся во сне.