Через десять дней ветер меняется. Подняв вверх смоченные слюной указательные пальцы, Андре, Стриндберг и Френкель танцуют на гравии перед воздушным шаром. Южный ветер, сила пять-шесть метров в секунду. Час героев пробил.
Помощники суетятся, подготавливая старт. Андре, Стриндберг и Френкель залезают в корзину, устраиваются в уже слегка покачивающейся гондоле и выкрикивают прощальные слова. Помощники ослабляют канаты. Надутый энтузиазмом шар совершает первый метр подъема. Три тонны оборудования и трое мужчин теряют почву под ногами; тихо, но непрерывно покачиваясь, начинают они вознесение на небо. Вся картина выдержана в голубых тонах. Я переключаю на замедленный темп. Мгновения рывками переходят одно в другое: история медлит в нерешительности. Кажется, что нечто тяжелое судорожно вцепилось в корзину воздушного шара и бессильно умоляет вернуться обратно. Что-то повисло на одной из шелковых нитей. Помощники слишком заняты, чтобы это заметить. Они крутят канаты. Дощатый ангар все еще загораживает пионерам обзор. Лицо Андре над высокоподнятым воротником похоже на лицо лунатика. Потом канаты отвязывают. Все поднимают шапки над головой и медленно крутят ими в воздухе, очерчивая спирали.
Что оставляют после себя Андре, Стриндберг и Френкель? Ржавеющие болты. Железную стружку. Деревянные доски с криво вбитыми в них гвоздями. Защищающие от ветра дырявые щиты.
Помощники стоят на берегу Шпицбергена и видят призрак водорода: на голубом небе материализуется голубой шар, прекраснейшее воплощение индивидуализма. Это явление дает им новый импульс. Оно воодушевляет. Я запоминаю его как дрожащий памятник, который буквально через пять минут станет для меня единственно верным воспроизведением события и поэтому никогда не изглаживается из памяти.
В действительности же старт «Орла» — полный провал. Буксирные канаты, которые должны были помогать в управлении шаром, обрываются, частично остаются на берегу и затрудняют его движение, так что неправильно отрегулированные маневренные паруса направляют шар не вперед, а вниз. Андре, Стиндберг и Френкель лихорадочно убирают их. Потом выбрасывают за борт двести килограммов балласта, топят в море то, что им явно мешает. Только тогда шар приходит в себя и начинает подниматься, причем неудержимо: вместо запланированной высоты в пятьдесят метров он набирает шестьсот метров. Помощники все еще стоят на берегу, наблюдая, как он становится все меньше и меньше и, наконец, исчезает.
На лицах Андре, Стриндберга и Френкеля, заключенных в плетеную корзину, отражается историческая важность момента. Френкель прижимает к лицу секстант и устанавливает, что полет происходит точно по курсу в северо-восточном направлении. Стриндберг регистрирует постоянный свист избыточного давления: драгоценный газ, слишком сильно нагретый солнцем, расширяется и улетучивается. Андре, притворяющийся, что ничего подобного не слышит, взбирается вверх по канатам, соединяющим гондолу с шаром, и озирается вокруг. «Все безмолвно и тихо, — записывает Стриндберг. — Слышны только тихий шум моря с юго-востока и свист воздуха в вентиле».