— Вон! Сию минуту вон, нахал этакий! Да я тебя, шулера, не только из кабинета, но и из Москвы немедленно выставлю! Вон, говорят тебе!
И, встав из-за стола, я стал наступать на него. Нахалы обычно бывают не менее трусливы, чем наглы. Это вполне подтвердилось на Прутянском. Забыв на столе фуражку, он кинулся к выходу и, пугливо на меня оборачиваясь, стал царапаться и ломиться в шкаф, стоящий у стены, рядом с дверью.
— Куда в шкаф лезешь? Казенное имущество ломаешь! — крикнул я, притопнув.
Наконец коллежский советник выбрался из кабинета, оставив на паркете следы своего необычайного волнения.
Гуляка
Ночью вдруг меня будит телефон.
— Алло, я вас слушаю, — проговорил я хрипло.
В трубке послышался полупьяный голос:
— Позвать ко мне главного начальника всей сыскной полиции Москвы и… и её уездов!
— Он самый у телефона. Что вам угодно?
— С вами говорит коллежский регистратор Семечкин.
— Очень приятно!.
— Мне то-о-же!..
— Что вам от меня нужно?
— Да как же? Помилуйте! Это бог знает что?! Я говорю чеку, че-ло-о-веку… Подай еще графинчик водки, а он заявляет: «Поздний час, господин, из буфета не отпускают». И что значит «поздний час», когда, строго говоря, ранний… Да наконец, опять же Лелечка… он меня компер… коммер… компрометирует в ее глазах. Это же непорядок… Как вы находите?
— Конечно, конечно! Вы правы. А где же это вас так компрометируют?
— Как?… Неужели вы не знаете, а еще главный начальник всех сыскных уездов?! Странно!!
— Представьте, знал, да забыл!
— В «Слоне», в «Слоне», стыдитесь!
— Где же вы там: в общем зале или в кабинете?
— Что за вопрос?! Конечно, в зале! Моя Лелечка не станет шляться по кабинетам. Сидим справа от входа: я, Лелечка да приятель, Ладонов… Только он напрасно думает… Ничего у него с Лелечкой не выйдет!..
— Хорошо! Вы погодите немного, а я прикажу сейчас хозяину отпустить вам графинчик.
— Хорошо. Я этой услуги вам не забуду! Мерси!
По моему приказанию один из агентов тотчас же направился в ресторан «Слон» и, арестовав Семечкина, водворил его на остаток ночи в полицейскую камеру. На следующее утро мы встретились.
Семечкин оказался консисторским служащим, вспрыскивавшим вчера в «Слоне» свой первый, только что полученный чин. Это был добродушнейший и безобиднейший человек, лет 25, скромный, конфузливый.
— Ради самого Господа, господин начальник, не оглашайте моего глупого проступка: и со службы-то меня выгонят, и жена съест живьем!
— А как же это вы, господин коллежский регистратор, решились столь бесцеремонно беспокоить меня, да еще среди ночи.
— Видит Бог, был пьян, пьян, как стелька!.. Да разве трезвый я бы посмел?!