— Сорок рублей, девочка…
— Чего сорок?..
Тоня так и не поняла, что это ей втолковывает обнимающий мужчина, только почему-то выкрутиться из ненавязчивых объятий никак не получалось. Тоня решила было поддасться и уйти, куда ее звали, узнать тайну этих сорока рублей, но тут Лизка выкрутила ее из теплых и надежных объятий, и мир начал стремительно улепетывать из-под ног, брюзжать голосом Якова над ухом, заволачиваться сиреневой дымкой, в которой только так хохотала кружившаяся на люстре Ле Мортье, мотая каблуками перед самым Тониным носом.
— Ты опозорила меня перед знакомыми, — сквозь зубы шипел Яков, глядя на нее из темноты экипажа, с параллельной скамьи. — Я не ожидал, что ты можешь вести себя так… разнузданно. И я не имею никакого желания брать тебя с собой в следующий раз.
Тоня молчала, мутно глядя куда-то вперед, в черноту между сюртучным плечом Якова и голым плечиком Сони. Потом заметила, как Яков, отчитывая ее, тискает колено сидящей рядом девушки. Ей стало противно, и она перевела взгляд за окно, где пустынно синела ночная темень. Сейчас бы вспомнить, что было в кабаре, не случилось ли чего-то непоправимого, не надо ли срочно бежать к лекарю при пансионе, не пахнет ли от нее дымом и табаком и где осталась маленькая сумочка с рюшами и перчатками. Тоня привалилась лбом к холодному стеклу и попыталась выгнать из головы любую мысль, но ей не удалось: тревога, тревога, тревога. Чьи-то руки легли на талию, поглаживая, отвлекли на миг, и она не стала их скидывать и даже оборачиваться, чтобы посмотреть, кто это делает: Лиза или Яков.
Потом мягкая ладонь скользнула в рукав платья, примяла грудь, и Тоня нервно выдохнула. Мягкая ладошка. Женская. И Яков бы никогда не позволил себе такого. Наверное, он прекрасно знал, что никаких нежных чувств Тоня к нему не испытывает: ей просто нужен дружок, чтобы сопровождать в подобные места. Да и ему она нужна только как лишний элемент образа: красивая балерина, «гимназисточка», как он ее представлял друзьям. Только никакой гимназистской она не была. И от этого тоже стало противно.
Ладонь Лизы мяла, гладила, тонкие пальцы пощипывали и выкручивали, и Тоня ненадолго отвлеклась от вязких мыслей. Стекло запотело от ее дыхания, а дыхание Лизы жгло затылок. Потом Яков приоткрыл окошко, и в салон дохнула холодным воздухом. Тоня вздрогнула и села прямо, испуганно отпихивая руку хористки. Та хмыкнула и тоже повернулась к окну. В голове Тони щелкнуло, что надо бы приласкать в ответ: наверняка, Яков только этого и ждет, как и сама Лиза, и это было бы уместно, пикантно, скандально… Тоня снова отвернулась к окну и притихла.