— И как Алексей с его тонким вкусом в архитектуре мог купить это сооружение? Оно же абсолютно не вписывается в пространство? — проговорила Светлана Геннадьевна. Конечно, были куда более важные вопросы, чем спор о вкусовых пристрастиях сына, но она боялась их задавать.
— Ну, я думаю, это была одна из любимых Алексеем насмешек над всеми вокруг и над самим собой, — ответила Марина, протягивая руки к смешно ковыляющей по траве дочери. Та медленно делала пару шагов и оседала на коленки, но не плакала — улыбалась. После той жуткой истерики в самолете, Варя не плакала больше ни разу, словно гордилась тем, что спасла взрослых и саму себя.
— И когда мой сын, наконец, оставит эту вечную самоиронию и будет просто счастлив? Иногда я думаю, как тяжело быть матерью взрослых детей. Когда ты была маленькой и плакала по ночам, отец говорил: «Придет время, и ты будешь рада, если в это время она хотя бы будет дома», — Светлана Геннадьевна грустно улыбнулась. — Но ты всегда была вовремя дома и я не смогла оценить, прав ли был ваш отец.
Медленно подошел Данила, резким движением потянул со стола стакан с лимонадом, не желая просить помощь ни у бабушки, ни у мамы: нахмуренный лоб, пристальный взгляд серо-голубых глаз — удивительно похож на ее отца и брата, но вовсе не на мужа, — подумала Марина. Пусть уж тогда унаследует и их характер, а не повадки собственного безвольного отца.
— Дядя Леша обещал научить меня кататься на каяке, когда он приедет? — требовательно спросил малыш.
— Хотела бы я это знать, — подумала Марина, но вслух ничего не сказала. — Приедет чуть позже и обязательно научит, — обнадежила она сына.
— Ну ладно, — сказал Данила, но, судя по его виду, в скорый приезд дяди не поверил.
Марина бережно укутала мальчика в полотенце, прижимая к себе, касаясь губами его теплой и по-детски пушистой макушки. Наверное, и мама когда-то также ласкала Алексея, не думая о том, что он станет взрослым, несчастным мужчиной, предпочитающим держаться подальше от своей семьи. Данила вырвался из материнских объятий и, схватив мяч, бросился на середину лужайки, изображая лучшего футбольного игрока всех времен и народов.
— Знаешь, Марина, я до сих пор не могу поверить в твой рассказ про Алексея и эту девушку Саюри, про месть ее отца, в то, что сын, пережив трагедию, ничего не рассказал нам. Вся эта история с самолетом теперь уже не кажется чем-то безумным, но все равно напоминает странный фарс, игру в триллер и детектив.
— Ох, мама, ну что я могу тебе сказать? — вздохнула Марина. — Ты знаешь, жизнь иногда причудливее любого детектива.