Корнилов не верил своим глазам — в кресле в гостиной городского дома Ямагути сидела беременная Саюри, длинные черные волосы рассыпались по плечам, молочная кожа чуть порозовела, складки платья натянулись на большом животе.
Пульсация боли нарастала в его голове, стены комнаты сдвигались, как будто задумали сдавить Алексея в своих холодных, черно-белых тисках. В прошлый раз кошмар отступил под ласковыми руками Кейко, но, как он мог даже думать о другой женщине, глядя на ту, которую погубил сам?
— Мистер Корнилов, этого вы тоже меня лишили, — сказал Сюнкити, — Радости быть отцом и дедом.
Алексею хотелось кричать, что он лишил этой радости и самого себя, но какое он имел право? Глаза не могли оторваться от изображения Саюри на экране, и, хотя Алексей понимал, что последний кадр — всего лишь умелый монтаж, он не желал верить в это. Именно так должна была выглядеть его жена в ожидании его ребенка.
— Мистер Сюнкити, я приехал сюда не за тем, чтобы предаваться воспоминаниям, давайте займемся делами и покончим с этим утомительным общением друг с другом, — Алексей понимал, что ведет себя непозволительно как в отношении с деловым партнером и, тем более, с отцом погибшей дочери, убитой им дочери, но ничего не мог с собой поделать, он больше не мог находиться в одном помещении с Сюнкити, в одном городе с ним и даже в одной стране.
— Вы уже покончили со мной, мистер Корнилов, причем с таким успехом, о котором не мог мечтать ни один из моих противников. Покончили со мной, раз и навсегда. И я хочу только одного, чтобы вы страдали так же, как и я.
— Я уже страдаю! — хотел прокричать Корнилов, но заставил себя молчать.
— Вы думали, наверное, что Ямагути-гуми подвергнут вас жестоким пыткам, но я знаю, страдания тела не значат ничего по сравнению со страданиями души. А я хочу, чтобы вы страдали. — Вновь ожил экран: счастливая Саюри в свадебном наряде спускалась по ступеням отцовского дома, следующий кадр — скользкие комья земли летели на ее могилу, все больше и больше отделяя девушку от тех, кто так ее любит. Новая сцена — подобрав длинную юбку, она бежала вдоль берега моря, а за ней семенил пухлый малыш. Могилу засыпали алые листья кленов. Саюри катила перед собой коляску с младенцем. На двери дома Ямагути висел траурный венок. Девушка садилась в открытый белый Мерседес. Картинки мелькали одна за другой, сливая в безумный калейдоскоп, девушка то плакала, то смеялась, она была то молодой, то совсем старой — реальное и вымышленное слились воедино, уже невозможно было определить то, что было, от того, чего не будет никогда.