Почти допив свой эспрессо, я принимаюсь листать путеводитель. Куда пойти дальше? В Лувр? В Нотр-Дам? После телефонного разговора я, хорошенько выплакавшись, заключила с собой договор: я не позволю состоянию нашего брака выбить меня из седла и не дам беспорядку внутри омрачить эту поездку. К черту. Не получит мой муж удовольствия испортить еще и ее. Я в Париже, в Городе Света, где жили Пикассо, Хемингуэй и Матисс. И пока я решаю, что делать со своей жизнью и с остатками нашего брака, я буду этим городом наслаждаться.
Читая абзац об архитектуре прославленного собора, я поправляю очки. Уильям их ненавидел. Говорил, что я выгляжу в них, как зануда, и часто просил поменять их на линзы. Довольная, я улыбаюсь. Похоже, мой бунтарский дух не исчез до конца.
Подходит за пустой тарелкой официантка. Пока я благодарю ее, мимо кафе проходит тот несносный мужчина из галереи — тот самый, чей поцелуй и объятья я еще чувствую, будто фантомную боль. Его походка легка и расслаблена. Он уже удаляется, но потом замечает пожилого месье, сидящего через несколько столиков от меня, останавливается и заходит, чтобы с ним пообщаться. От одного его присутствия рядом мой пульс начинает зашкаливать. Какое-то время они разговаривают. А я, будто Любопытный Том, не могу перестать смотреть на него. На пряди волос, свободно падающие на лоб. На мальчишескую полуулыбку, остающуюся у него на губах после смеха над чем-то, что сказал его собеседник. На резкие черты лица, контрастирующие с полным чувственным ртом. Брутальность. Вот верное слово. Он брутально красив безо всяких усилий.
Он поднимает лицо и обводит помещение взглядом. Меня охватывает панический страх — вдруг он заметит, что я смотрю на него с разинутым ртом? — и я неуклюже роняю книгу себе на колени. Как можно быстрее я поднимаю ее и, закрыв ею лицо, притворяюсь, будто читаю, а на самом деле молча молюсь, чтобы он меня не увидел.
Пожалуйста, ну пожалуйста…
— Привет, соседка.
Вот черт.
— Привет. — Я заставляю себя посмотреть на него, и меня вновь поражает то, насколько пронизывающий у него взгляд. Но опять же, все в нем будто создано для того, чтобы пробуждать самые потаенные, самые эротические фантазии. — Не заметила вас.
Если он и догадался, что я нагло вру, то показывать это не стал.
— Интересная книга? — Он, словно читая название, склоняет голову набок. Уголки его рта ползут вверх, в глазах пляшет веселье.
— Какая? А. Да, вполне. — Я кошусь на виновницу и замечаю, что держу ее вверх ногами. Твою ж мать. Я переворачиваю ее. — Я пыталась… ну вы понимаете. Увидеть картину со всех сторон, — придумываю убогую отговорку.