Крутая женщина, подумалось Иннокентию, с подобным характером он не сталкивался, потому озадачился: как с ней контачить? Откровенными в наше время бывают только дураки от рождения, а умные в состоянии обвести слабую женщину вокруг пальца. Но как быть с такой же умной? Для начала он воспользовался приглашением. Гримерка тесная, рассчитана на двух актрис, соседка не занята в спектакле, ее стулом и воспользовался Иннокентий, усевшись немного позади Оленевой, общаться с ней пришлось через зеркало.
— Ну? — произнесла она, не отвлекаясь от грима. — Что там у тебя?
Собственно, ничего нет предосудительного, если он спросит напрямую, каная под простачка:
— Что вы думаете по поводу упавшего софита?
— А почему ко мне… Постой, постой! — Анфиса полностью повернулась к нему с коварной улыбочкой. — Саша, да? Она твоя… м… девушка, да?
— Нет, не моя. Пока. Но она мне нравится. Очень. Саша считает, что фонарь грохнулся случайно…
— А ты так не думаешь? — в удивлении подняла брови Анфиса.
— Я… м… сомневаюсь. Мои сомнения ни на чем не основаны, это так… от беспокойства за Сашу. Ну, правда, сидит себе девушка каждую репетицию в кресле, ждет своего выхода, и вдруг — ба-бах! Фонарь падает прямо на сиденье, где она сидела всего секунду назад. Это как?
Пусть считает его влюбленным без памяти — от него не убудет, а сердце женское должно размякнуть, ведь любовь и все такое для противоположного пола — ведущая линия жизни. Но в Оленеву боги вложили чуточку другую программу, наверное, нечаянно перепутав ее с мужиком, именно поэтому Анфиса была далека от умиления:
— Ты понимаешь, что твои слова звучат… обвинительно?
— В каком смысле? — прикинулся шлангом Иннокентий.
— Ну, получается, ты подозреваешь, что кто-то в труппе подстроил падение софита. — Поскольку он молчал, что само по себе ответ, она продолжила: — Если еще проще, то некто из нашего театра решил уничтожить Боярову… Надеюсь, ты не думаешь, что софитом управляла я?
— Нет, конечно, — сказал Иннокентий, и его нельзя было уличить в неискренности. — Иначе я бы не пришел к вам.
Она снова развернулась к зеркалу лицом, продолжила накладывать грим, между делом рассуждая:
— Понимаешь, на моей памяти подобных падений не было, да и в истории театра вряд ли найдется идентичный случай, если только не землетрясение. Артисты народец паршивенький, но покушаться на чужую жизнь… это розлив голливудских легенд.
— Исключаете актеров? — уточнил он.
— При всей моей нелюбви к братьям по ремеслу, исключаю. Они способны на мелкие подлости в каком угодно количестве, но совершить нечто глобальное, что изменит сразу не только их, но все вокруг них, это равносильно подвигу, правда, со знаком минус. Видишь ли, те, кому есть что терять, дорожат и куском прокисшего пирога, рисковать они не любят, особенно, если риск ничего существенного не даст.