Понятия не имею.
Мимо меня проплывали низкие деревянные коробки, кое как завешанные тряпьём различной свежести, с крохотными дырами-окнами и чем-то вроде оградок по периметру: воткнутых в землю гнилых досок. Эти коробки мы гордо называли домами. Те дома, что оставались за моей спиной, ближе к воротам, пустовали уже очень давно – их хозяева либо сгинули, либо сбежали, веря в чудесные сказки о других местах, чуть ли ни городах, где осталась та жизнь, какую мы знали. Чушь, конечно… Хотя в этом были и свои плюсы. Уходя, они оставляли большинство пожитков, да и лишние рты исчезали. Дышать становилось немного легче. К тому же, вон, материал из оставленных без присмотра домишек имеется. Но сносить их не было ни времени, ни сил. Так, забрали кое-что – например, пух, который понадобится через несколько месяцев для утепления стен, стоит наступить осени – и стащили к центру базы, туда, где осталось несколько больших, обжитых строений, в которых и существовали те, кто всё-таки дожил до этого дня. Таких можно было по пальцам пересчитать.
Рация на поясе вдруг зашипела. Старая, с плохой звукопередачей, эта чуть ли не древняя реликвия работала лишь в пределах базы: лишь на расстоянии сотни метров от обладателей подобного раритета.
Я снял её с пояса и поднёс к уху. В ответ на мою барабанную перепонку обрушился шквал невнятных звуков, помех и какой-то белиберды, из которой я смог разобрать:
– Сашк… (ш-ш-ш!!!) Стёпа… (ш-ш-ш!!!) Васька сказал… (ш-ш-ш!!!) Дуй в оплот!
Рация вернулась на своё законное место на поясе, а я уверенно взял левее, потопав к самому центральному зданию базы. Дядька Степан любил называть его оплотом: в отличие от остальных оно было выполнено из камня, и только лишь крыша – из дерева и соломы. В целом это строение очень напоминало что-то древнескандинавское, так что называть его так было вполне уместным, я считаю. В нём обычно устраивались различные «разборы полётов» и нечто вроде советов, хотя по факту это место пустовало. И если Степан вызвал меня именно в оплот, то дело действительно худо.
– А Хоттабыч молодец, шустрый, – хмыкнул я, юркнув под натянутую меж домиками верёвку, на которой сушилось бельё. – Не успел от него на шаг отойти, а наш главный всё знает.
– Не издевался бы ты над Василием. – Вдруг подал голос Лёшка.
– С чего бы это?
– Жить ему недолго осталось.
От неожиданности я даже застыл, повернувшись к мальчонке.
– Что?! О чём ты? Хоттабыч что, болен?
Но Лёшка лишь поник и ничего не ответил. Я ещё какое-то время пристально глядел на него, пока не плюнул на это дело и пошёл дальше. Если эта мелочь пузатая затыкалась, то больше его не разговоришь. А порой Лёшка вбрасывал такие странные вещи, что без ответов на них становилось жутко. Но кто их поймёт, этих Видящих… Для них мир был не таким, каким его видели мы, и это касалось не только скрытых повсюду игровых характеристик и паранормальных вещей. Не раз я подслушивал, как Лёшка произносил во сне события, о которых знать не мог никоим образом. А позже они происходили на самом деле. Быть может, пареньку было страшно говорить о таком – в любом случае, ничего внятного от Лёшки добиться было невозможно.