Местный обитатель очень не любил, когда его звали бомжом, поэтому Бладхаунд называл его «хозяином». Других хозяев у свалки не было, поэтому титул никто не оспаривал.
Хозяйский дворец разместился в кузове, когда-то принадлежавшем компании со сложным немецким названием. Теперь кузов, отдельно от фуры, стоял на попа на свалке. Внутри было все обустроено — насколько позволяли условия: газовая горелка, свечи, два разнокалиберных кресла и колченогий столик. Хозяин любил уют.
— Бладхаунд! — обрадовался Хозяин, когда Бладхаунд возник перед ним с подношением. — Опять чьи-то мозги потерял?
— Почти угадали, — сказал Бладхаунд.
— С теми-то, старыми, что сделал?
— Продал. Я к вам приезжал, за помощь благодарил. Помните?
Хозяин аккуратно налил стакан и хитро прищурился:
— Хорошо, сталбыть, благодарил, раз не помню. Чего надо-то?
Ыгдымбек опустил старенькую «шкоду» рядом с побитой «маздой» и вопросительно посмотрел на Бладхаунда.
— Развернуть немного, — Бладхаунд сверился с фотографией. — Поближе поставь. Да, так. А эту раму передвинуть.
— Рама алюминиевая, — сказал Ыгдымбек тихо. Это были его первые слова, услышанные Бладхаундом.
Бладхаунд посмотрел на него.
— А на фотографии — пластик, — объяснил Ыгдымбек. — Я знаю, я такие ставил.
— Это неважно, — ответил Бладхаунд.
Ыгдымбек кивнул.
— Спасибо, — сказал Бладхаунд. — Езжай домой. Сюда возвращайся к семи утра. К этому времени я управлюсь.
Ыгдымбек снова кивнул, задребезжал автовозом и уехал.
Бладхаунд посмотрел на дело рук своих. На пустыре красовалась баррикада, точь-в-точь как та, на которой когда-то оказался застрелен Разумовский. Одинокий фонарь освещал груду разнообразного хлама — четыре автомобиля, среди которых и серая Бладхаундова «Тойота», беспорядочно стояли перед нагромождением оконных рам и мебели.
Аудиозапись готова.
Осталось ждать.
Бладхаунд отошел к дереву на краю пустыря. Отсюда было прекрасно видно всю инсталляцию.
Ничего не происходило. Бладхаунд усомнился в том, что Разумовский говорил серьезно. А может, струсил. Или забыл. С неба посыпалась крупа.
Бладхаунд ждал.
Часа через два после полуночи Бладхаунд заметил тень и услышал легкий хруст снега. Осторожно он двинулся следом. Разумовский шел прямо к баррикаде. Вот он встал, схватился за голову, потряс ею, словно боролся с наваждением.
— Бладхаунд! — закричал он. — Сука! Где ты?
Бладхаунд включил аудиозапись и по всему пустырю раздался усиленный мегафоном голос, замолчавший шесть лет назад:
— Выходите по одному! Вас не тронут, если вы не станете оказывать сопротивление!
— Черта с два! — закричал Разумовский. Он подбежал к нагромождению хлама и ловко вскарабкался наверх. Нейрокристалл вел его по накатанной дорожке памяти. — Мы станем оказывать сопротивление, потому что все, что вы говорите — ложь! Ложь, что моих людей отпустят с миром! Ложь, что бессмертие будет отменено! Оно останется для паршивых правительственных сук! А я требую его для всех!